«Надо делать все, чтобы старики чувствовали себя нужными». Интервью с режиссером Евгением Шелякиным
— Евгений, как вы попали в этот проект? Насколько я понимаю, в отличие от «Ч/б» и «Пятницы» на «Хэппи-энд» вас пригласили продюсеры, а сценарий ленты уже был более-менее готов, верно?
— Не совсем. Сценарий-то был написан, его автор Костя Чармадов лет 8 ходил по всевозможным инстанциям и продюсерским компаниям, но как-то все не складывалось с реализацией проекта. Нашелся Василий Соловьев — энергичный продюсер, который задумался, кто бы этот материал мог тонко снять. В период этих раздумий Василий, как он мне рассказывал, посмотрел фильм «Ч/б» и решил отправить мне сценарий.
Я ответил среди ночи, не дочитав 200-страничный текст, что мне это интересно: и тема хорошая, и близкий мне контрапункт между теплым, гостеприимным Таиландом и внутренним состоянием героя.
Для меня любой материал — это некий вызов. Прикинул, смогу ли я с точки зрения своего жизненного опыта передать состояние и раскрыть тему. Понял, что в принципе при стечении некоторых счастливых обстоятельств это можно успешно реализовать.
— Ваш герой — космополит: грек по национальности, говорит по-русски с грузинским акцентом и даже знает турецкие ругательства. Сложно было найти актера на такую непростую роль? Как вы в итоге выбрали Михаила Гомиашвили?
— Да, актера на главную роль мы искали очень долго. У нас были варианты российских актеров, актеров Ближнего и Дальнего зарубежья. Рассматривали даже европейских звезд. В какой-то момент знакомые сказали: «А в Грузии не были? Разве никого там не нашли? Вам стоит туда съездить». Мы дважды приезжали в Тбилиси.
В первую поездку организовали кастинг, где смотрели не только актеров на роль Ксенофонта, поскольку в предыдущих версиях сценария были и другие герои. Влюбились в этот город и в эту страну с первого взгляда, я там был впервые. Второй раз делали уже утверждающий кастинг, где отобрали трех равновеликих, не побоюсь этого слова, кандидатов. Каждый из этих актеров — легенда. Среди них был Миша Гомиашвили, который в этой «гонке» и одержал верх.
Забавно, что до этого мы с со-продюсером «Хэппи-энда» Юлией Мишкинене разговорились с грузинскими актерами. Нас спросили: «Кого вы ищете? Каков он, ваш Ксенофонт?». Я описал основные черты героя. Уточнили, кого именно мы рассматриваем на роль. Упомянул Зураба Кипшидзе, Автандила Махарадзе и Мишу Гомиашвили. Кипшидзе, несмотря на солидный возраст, довольно моложав, я с трудом представлял себе такого Ксенофонта.
Мне сказали: «Если хотите, чтобы эта роль была сыграна очень талантливо, ярко, легендарно, чтобы ее помнили, тогда берите Махардазе. Но если хотите, чтобы у вас не играли, а прямо-таки жили этим образом — Гомиашвили и есть ваш Ксенофонт». Так на следующий день мы Мишу и утвердили на эту роль, не пожалев об этом ни разу.
И актер прекрасный, и по-человечески нам очень помогал на съемках. Всегда приятно видеть, когда в глазах актера загорается огонек творческой задачи или детского азарта, если хотите. Вот у Миши этот огонек был.
— В центре двух ваших последних картин — «Хэппи-энда» и «Вечной жизни Александра Христофорова» — в главных ролях возрастные актеры. Обычно таких актеров ставят на второй или третий план в роли сумасшедших или мудрых стариков, дедушек и бабушек. Думаю, это очень хорошая тенденция — предлагать опытным актерам главные роли, несмотря на возраст.
— Думаю, в моем случае это скорее случайность, чем тенденция. Мне нравится эта история, я как режиссер, наверное, не очень много времени уделяю возрасту главного героя. Если он в том возрасте, с высоты которого нужно рассказывать историю и иначе никак — будет, конечно, у меня 70-летний Ксенофонт и 60-летний Александр Христофоров.
Но если их омолодить, я понятия не имею, что можно рассказывать в таком случае. Естественно, сценарные детали диктуют возраст героя. Однако я не принадлежу к тем режиссерам, которые говорят: «Я фильмы про героев старше 45 лет не хочу снимать, это принесет мало денег».
— Да, я как раз к тому, что фильмов с подобными персонажами в российском кино крайне мало. Из последних, что мне вспоминаются — «Карп отмороженный» с Мариной Нееловой и Алисой Фрейндлих, «Ван Гоги» с Алексеем Серебряковым и Даниэлем Ольбрыхским.
— Был еще замечательный фильм «Жили-были» 2017 года, там Федор Добронравов играет и Роман Мадянов. Понимаете, дело в том, что такое кино, о котором вы говорите, практически не доходит до зрителя. Это не «Текст» Клима Шипенко по книге Глуховского, там никто друг другу наркотики не подбрасывает. Нет в них распиаренной литературной основы.
Это не «Вторжение» Бондарчука — не блокбастер, где проблемы выживания человечества стоят. Это простые маленькие камерные истории. Я думаю, что основная функция кино как раз-таки в этом и заключается — рассказывать простым людям простые истории о простых людях. Зритель должен в первую очередь отождествлять себя с героем, с тем, что происходит на экране. Если это уходит из повестки, в кино остается одна функция — развлекать.
Я очень надеюсь, что для таких фильмов, которые мы сейчас с вами обсуждаем, найдется уверенная ниша в нашем кинематографе. Хочется, чтобы продюсеры, которые делают такое кино — по-настоящему мужественные люди — не бегали с больной головой, выпрашивая деньги у друзей и бизнесменов.
Именно на таких простых историях кинематограф по сути и стоит. Но из-за нынешних особенностей бюджетирования и финансовых схем они размываются. С каждым годом такого кино все меньше и меньше.
— Но разве пример «Аритмии» Бориса Хлебникова не показал, что даже маленькое камерное авторское кино способно найти дорогу к зрителю, заработав приличную кассу?
— Да, определенный пласт таких фильмов выходит, некоторые «выстреливают» как «Аритмия», но это иголка в стоге сена. Бюджет «Аритмии» в разы меньше среднего. Прошлый и позапрошлый «Кинотавр» показали, что границы между пресловутым артхаусом и жанровым кино стираются благодаря как раз таким режиссерам-творцам как Борис Хлебников, Миша Сегал, Нигина Сайфуллаева, Михаил Местецкий. Мне посчастливилось примерно в одно время с ними начать. Они свои фильмы делают, извините, за гроши. Найти на такой материал финансирование очень сложно.
Когда я узнаю о том, что, например, замечательнейшая картина «Слоны могут играть в футбол» Миши Сегала, в которой главную роль сыграл Владимир Мишуков, стоила примерно в 2,5 раза меньше, чем любой среднебюджетный российский фильм, это, конечно, заставляет задуматься. На чем стоят эти фильмы? Как они делаются? Думаю, что на железной воле создателей и хорошенько подпорченных нервах режиссеров.
Но этот ресурс использовать постоянно нельзя, это плохо. Если это станет привычным для российского кино делом, придется бежать из этого кинематографа. Нужно это каким-то образом менять систему в лучшую сторону. Радикальных мер не надо, но постепенные аккуратные точечные реформы отрасли необходимы.
— Владимир Мишуков появляется и в «Хэппи-энде» во второй половине картины в роли Алексея, сына Ксенофонта — тогда мы и узнаем о сути их конфликта. Мне кажется, Алексей остается для зрителя загадкой. Такое ощущение, будто его сюжетную линию сократили на монтаже.
— Нет, линию Алексея не меняли. В первоначальном варианте сценария его роль была еще меньше, он был просто функцией. У него были проблемы на работе, он отвез отца в Таиланд, оставил там на месяц, а потом забрал. У «Хэппи-энда», помимо меня и Кости Чармадова, был третий полноправный сценарист — Павел Усачев, выпускник курса Юрия Арабова, умный и в хорошем смысле упертый драматург.
Благодаря ему мы нащупали аутентичный конфликт между отцом и сыном. Нашли этот ракурс, сделали обоих поварами: один уже на пенсии, неплохо живущий, но в одиночестве; другой действующий шеф-повар со своими делами и заботами. Алексей хочет принять предложение известного турецкого ресторана, но для этого нужно пойти на небольшую сделку с совестью. Учитывая, что Ксенофонт не любит Турцию, — это исторически сложилось между турками и греками — сын все равно делает выбор не в пользу отца.
В этом основная загвоздка: Ксенофонт как человек волевой не принимает никаких доводов сына, устраивает скандал. У него так всегда — сначала вспылит, потом долго переживает по этому поводу. Алексей другой, он подходит к решению проблемы иначе. Семьи между ними в начале истории по сути-то и не было, им даже не о чем поговорить между собой. Сын едет в Таиланд не только чтобы найти отца, но и чтобы создать семью.
Он пытается «свить гнездо семейственности», пытаясь повлиять на старшего ее члена. Судьба его столкнула с неожиданным событием: отец нашелся, а память его пострадала. Ему придется знакомиться с родным человеком заново. На мой взгляд, Владимиру Мишукову удалось мелкими полутонами показать это ощущение нарастающей тревоги, которое в итоге выливается в кульминацию — цитату из «Охотника на оленей» Майкла Чимино, когда они, окруженные азиатами, в бамбуковых сараях играли на смерть.
В итоге они становятся семьей. Потом наступает череда трагических событий, после которых Ксенофонт принимает решение остаться в Таиланде. Алексей понимает, что через несколько минут ему скажут: «Сынок, я остаюсь». Как отнестись к этой информации? Они снова будут в разлуке, значит семьи так и не получилось? Но есть эмоциональная составляющая актеров, благодаря которым мы видим, что они как раз стали очень крепкой, понимающей друг друга ячейкой. Ксенофонт обрел дом, почувствовал себя нужным.
Это еще одна большая тема фильма, о которой, я считаю, нужно разговаривать в кино. Это одинаково близко всем нам. Рано или поздно наступает момент, когда мы начинаем чувствовать себя менее нужными, одинокими. Это предательское, истерическое ощущение с каждым годом только нарастает. Надо делать все возможное, чтобы наши старики чувствовали себя нужными.
Я считаю, что фильм «Хэппи-энд» дает как минимум надежду на то, что следующее поколение наших граждан — россиян, греков, грузин и всех остальных — будет чувствовать себя в этом смысле лучше. Верю, что мы найдем способ, как одинаково взаимовыгодно и полезно задействовать представителей разных поколений, чтобы они не просто сидели по лавочкам и не маялись из-за того, что не знают, куда себя деть.
— Почему у фильма так часто менялось название? На фестивале «Окно в Европу» кино называлось «Как новый», потом появилась версия «Сенафон», а в прокат 1 августа — надеюсь, он состоится — картина выходит с названием «Хэппи-энд».
— Вы знаете, название менять себе дороже. Изначально был «Сенафон». Мне казалось странноватым, но в итоге привык. До такой степени привык, что, когда появилось название «Как новый», рожденное в результате долгих мозговых штурмов, я вообще не понял смысла этой замены. Но решил по этому поводу не бить в колокола.
Во-первых, я не специалист-маркетолог, во-вторых, свое дело я сделал, теперь «мяч» на стороне продюсеров. Во время работы над этим проектом сложилась практика намеренного недопущения открытых конфликтов.
Когда большинство продюсеров высказалось за вариант «Как новый», я возражать не стал. Но история рассудила: приехали в Выборг и первый вопрос, который нам задали, был по поводу названия «Что такое «Как новый?». Продюсеры и маркетологи компании-прокатчика Sony пытались понять, какое название для картины будет более понятным. Появился «Хэппи-энд». Оно как минимум звучащее, на мой взгляд.
— Что вы думаете по поводу набирающего обороты веяния, когда и в европейских, и в американских, и в российских фильмах и сериалах появляется все больше историй о сильных и независимых женщинах? В прошлом году в России, например, это не было так заметно — на том же «Кинотавре» победил «Бык»Бориса Акопова про бандитов из 90-х.
— Если к этому вопросу подходить с точки зрения истории существования всего кинематографа, то всегда были какие-то течения, веяние и тенденции. Они либо приживались, либо уходили на второй план, либо занимали какую-то нишу.
Думаю, что одна из этих трех судеб ждет и это веяние. На мой взгляд, на каком-то этапе это остановится и укоренится. Наше общество сильно отличается и от европейского, и от американского. Насколько эта феминистическая волна захлестнет нашу страну — решит само общество.
— Ваши фильмы высоко оценивает блогер BadComedian. Вы входите в пятерку его любимых российских режиссеров. В вашем фильме «Пятница» Евгений появляется в небольшом камео. Как вы относитесь к его обзорам? Смотрите ролики на картины ваших коллег по цеху?
— Смотрю, конечно. Когда выходит каждый его обзор, звучит один из главных вопросов, где бы ни собирались кинематографисты: «Смотрели нового BadComedian’а?». Мы сразу начинаем обсуждать, с чем согласны, а с чем нет. Сейчас очень интересное время для самого Евгения Баженова, он стал общественным явлением и за этим очень интересно наблюдать.
Степень ответственности также возросла, поэтому на тривиальных хлестких шутках, как это было в первых обзорах, уже не вытянешь. А если уйдешь в сильную заумь — тебя самого начнут критиковать: «Ну что это за обзор? Здесь даже не над чем посмеяться».
Один маленький человек, который уперто шел своей дорогой и по-прежнему идет, сумел подсадить на себя весь российский кинематограф, который является предметом для его обзоров. Причем у Баженова были разные периоды. Были дела плохи, когда возникла угроза закрытия его канала. Тогда он пытался сделать шаг в сторону, сняв цикл выпусков о поездке по местам съемок культовых фильмов в Америке. Ему пришлось сильно поднапрячься, чтобы его доделать — были проблемы с финансированием.
Что я могу сказать о Евгении как человек, знающий его лично, но ни в коем случае не являющийся ни его закадычным приятелем, ни приятелем? Такого устойчивого, принципиального человека еще поищи.
Многие говорят: «Кто-то из платформ его купил, денег ему подсунул, поэтому такие обзоры и выходят». BadComedian — последний человек, которого можно в этом обвинить. Его репутация напрямую от этого зависит. Его репутация — художественное достоинство его произведений. Он очень строго следит за тем, чтобы не оказаться ложно обвиненным в пристрастии.
Мне кажется, но я могу ошибаться, что именно поэтому Женя закрыл рубрику GoodComedian, где хвалил фильмы. Не потому что они пользовались меньшей популярностью. Есть же еще имиджевая история. Но Евгения, насколько я помню, начали обвинять в пристрастности. Что такое GoodComedian? Обзор, который ты хвалишь. Иначе говоря, ты как любой журналист стоишь перед соблазном — взять деньги у того или иного бренда за то чтобы написать хвалебную статью об их новинке или не брать деньги. Женя от всех подобных предложений отказывался, ничего не брал и никуда не ходил.
— В одном из интервью Юрия Быкова спросили, зачем он после «Майора» и «Дурака» снял «Елки 1914». Быков честно ответил, что авторское кино больших денег не приносит, поэтому «все мы как-то перебиваемся — кто сериал снимет, кто еще что-то», ведь деньги нужны. Вы участвовали в написании сценария к двум фильмам Марюса Вайсберга «Бабушка легкого поведения». Как вы оцениваете то, что получилось в итоге?
— Вопрос, конечно, провокационный, но я могу на него с легкостью ответить. Все то, что выходит из-под моего творческого станка, имеет свойство мне не нравится — у меня слишком большой список претензий к самому себе. Но на тех фильмах, где я являюсь режиссером, основным автором сценария и руководителем творческой команды, я могу контролировать некоторые процессы и, скажем так, почти все, за редким исключением, рычаги влияния на финальный результат находятся также у меня в руках.
Что касается «Бабушки легкого поведения» и некоторых других сценариев, где я являюсь наемным, подчеркиваю, специалистом, ситуация совершенно другая — там итоговые решения принимают другие люди, это их крест и их ответственность. Я в таких случаях имею только совещательный голос.
Безусловно, Мариус Вайсберг как режиссер и Александр Ревва как продюсер прислушиваются ко мне и другим участникам творческого процесса написания сценария, но последнее слово остается за ними. У Мариуса как у режиссера есть собственное «лицо», свой почерк. Для того чтобы материал был им присвоен, он должен сделать некоторое количество доработок и изменений.
Он находит какие-то слабые места, которые нужно исправить. Что я могу сказать на вопрос, нравится ли мне финальный продукт, руководителем творческой команды которого был не я? Я считаю, что меня, наверное, для этого и пригласили поработать на этих проектах; мои взгляды по эстетике и юмору отличаются.
Признаюсь, я такое кино сделать не смогу. Это надо уметь — снимать эксцентрическую комедию. Мариус сегодня — чуть ли не единственный режиссер в нашей стране, работающий в этом жанре. У меня такая комедия вряд ли получится. Я, как мне кажется, снимаю не чистую комедию, а нечто полижанровое, где есть место и грусти, и улыбке, и смеху.
Возможно, это узкая ниша, но в данный момент она меня устраивает. Когда мы встречаемся — Мариус приходит на мою премьеру, я на его премьеру — конечно, стараемся честно друг другу высказывать в лицо все, что не понравилось.
— Мне кажется несправедливым тот факт, что ваш отличный фильм «Ч/б» собирает в российском прокате 20 млн рублей, тогда как «Бабушка легкого поведения» — 350 млн рублей. Что-то не то или с русским кино, или с русским зрителем, или с системой проката.
— Здесь комплекс проблем. Есть такой миф, что кино, которое попадает на «Кинотавр», «Окно в Европу» и другие российские фестивали, не попадает больше никуда — ни в умы, ни в сердца российских зрителей и, как следствие, никакой кассы не собирает. Для меня совершенно непонятным кажется довод одной прокатной компании, который я слышал несколько лет назад на кинорынке.
«Если фильм был на «Кинотавре» или в Выборге, то в начале пиар-кампании нужно максимально умолчать о фестивальных премьерах. Участие на фестивалях для широкого зрителя говорит о том, что фильм нудный, скучный и непонятно, зачем вообще он был снят». Меня, честно говоря, такие реплики шокируют. Над этим широко распространенным поверьем нужно работать.
Посчастливилось съездить на иностранный фестиваль, где совершенно другое отношение к кино. Например, во Франции. Французы очень подробно смотрят кино, которое им показывают на фестивалях любого уровня.
Они с большим удовольствием пытаются считать культурное послание режиссера, распознать его национальный код. Обсуждение с местными зрителями может длиться по несколько часов. Еще одна важная деталь — как они выбирают, какое кино смотреть и где. Европейский зритель за фильмами охотится!
Они сильно заранее узнают, что в таком-то старом однозальном кинотеатре, который расположен в Богом забытом месте между библиотекой и парком, будет один-единственный сеанс какого-нибудь румынского фильма новой волны, на который нужно попасть кровь из носа. Причем я говорю не об интеллектуальной элите, а о среднестатистическом городском французском или швейцарском зрителе.
Они находят для себя возможным немножечко потрудиться: почитать о фильме, изучить историю его создания, познакомится с предыдущими работами режиссера, чтобы понять, про что и как он вообще снимает. Для меня как для режиссера такое отношение крайне лестно.
В России подобная культура киносмотрения — фантастика. Мы собираемся в кино, выбираем торгово-развлекательный центр недалеко от дома, смотрим на расписание из трех-четырех фильмов и берем билеты на ближайший сеанс, чтобы долго не ждать в ресторанном дворике около касс. Об интеллектуальной работе, которую нужно провести для того чтобы тебя максимально устроил просмотр кинофильма, задумываются единицы. Я не знаю, как с этим бороться, но есть и какая-то определенная лажа в экономике кинематографа.
Да, у нас существует система государственных субсидий, за что, конечно, огромное спасибо. Но она меняет целеполагание продюсеров таким образом, что они пытаются выложиться на стадии производства. Фильм же, помимо того, что необходимо снять, нужно еще и продать в кинотеатры, онлайн-площадки и т.д. Это большая работа.
Продюсеры стараются в меньшей степени получить деньги от проката, нежели получить какой-то заработок на стадии производства. Это две конкурирующие ипостаси также наносят определенный урон кинематографу. У нас вроде бы есть журналы, телеканалы, радио, в которых периодически про фильмы говорят и пишут. Но система подачи информации о кино должна быть модернизирована.
Очевидно, что зритель плохо проинформирован о том, что стоит ждать в кино в следующем месяце. В крайнем случае люди по несколько лет ждут «Джокера» или Михаэля Ханеке. Но в основном у нас фастфудовая жвачная кинокультура. Страшно, ведь и я такой же, понимаете? Я выныриваю из своих дел, — с одной стороны, монтажа, с другой стороны, нового сценария — думаю куда пойти и выбираю точно также, как все россияне.
Раньше ходил в кинотеатр «Соловей» на Красной Пресне, сейчас хожу туда лишь руинам кланяться. Почему я туда ходил? Там была культура показа кино «до последнего зрителя». Если бы сейчас «Соловей» работал, и коронавируса бы не было, мы бы с вами могли увидеть фильм «Артист» или «Скафандр и бабочка» на большом экране.
Отдельно хочу сказать о самом финансировании российского кино. Сделать авторский фильм — условно $1,5-2 млн. Эти деньги можно найти: где-то получить у государства, где-то перекредитоваться. Кино сняли, а что дальше? Дальше начинается самое главное. Здесь мы плавно подходим к тому, почему «Бабушка легкого поведения» так хорошо заработала в отличие от моего фильма «Ч/б». Проблема в рекламе. Что можно сказать о «Бабушке легкого поведения» на первый взгляд?
Во-первых, это точно комедия. Многим может не нравится юмор, который там существует, но спорить с тем, что это комедия, никто не будет. Во-вторых, там играют народные любимцы. Иногда это непрофессиональные актеры, которые неплохо справляются с существованием в кадре. Но для легкого комедийного жанра этого вполне достаточно. В-третьих, темы, которые воспеваются в фильме.
В «Бабушке легкого поведения» целеполагание складывается определенным образом: мы должны пошутить на общечеловеческие темы, поговорить серьезно и вывести мораль. Мораль должна быть простой, чтобы любой зритель, выйдя из кинотеатра, мог сформулировать, о чем кино.
Мой фильм «Ч/б» — тоже по сути жанровое кино, но там поднимается тема национальной нетерпимости. Это кино воспринимается сложнее, ему совершенно не обязательно быть полнокровной комедией. У нас не было цели рассмешить зрителя на отрезке в 3-5 минут. Самым главным было поговорить со зрителем на разные темы, обсудить их легко и непринужденно, через улыбку и иронию. Цель фильма «Бабушка легкого поведения» — развлечь зрителя, рассмешить его и очистить зрительские эмоции. У «Ч/б» целеполагание иное. Чем сложнее кино, тем оно меньше зарабатывает.
С «Хэппи-эндом» по сути схожая ситуация, я бы не назвал этот фильм комедией в классическом понимании этого слова. Думаю, плотность смеха будет меньше, чем у той же «Бабушки легкого поведения», но у «Хэппи-энда» есть свои прекрасные достоинства, среди которых отождествляемость. У всех нас есть близкие люди, за которых душа болит, которые имеют свойство взрослеть, а потом стареть. Не хочется, чтобы они тосковали и грустили.
Я считаю, что «Хэппи-энд» — оммаж всей нашей пожилой стране, и не только нашей. Если просмотр этого фильма или хотя бы слух о нем побудит зрителя лишний раз поинтересоваться проблемами дедушки или бабушки, которые на даче сидят, то это уже будет круто. Активная социальная функция фильма придает ему дополнительное право на жизнь? Считаю, что да.
— Чем после «Хэппи-энда» заниматься планируете?
— Меня пригласили для продюсерской работы в одну большую компанию, и отказаться я не мог, потому что эта деятельность меня интересовала довольно давно. Речь идет о позиции шоураннера по комедийным сериалам. Сейчас я буду активно заниматься этим направлением.
