«Я верю в способность культуры просачиваться через бетон». Интервью с режиссером Романом Волобуевым
— Вы сделали российский комедийный ситком о политике. Можно ли назвать его трансформированным проектом «Завтра», который вы делали для «Дождя»?
— Я очень много говорю про «Завтра» в связи с «Министром», и мне кажется это никому на самом деле не интересно. «Завтра» был попыткой смоделировать несуществующий мир, в «Министре» мы все-таки сознательно идем на поводу у уже существующего.
Это совсем разные истории, их объединяет только то, что обе мы писали с Леной Ваниной. И что в обоих случаях нас часто спрашивают «а когда будет смешно?», а мы радостно отвечаем: «вам лично — уже никогда».
— Ян Цапник — отличное попадание в роль, его Тихомиров выглядит в кадре весьма органично. Как вы разглядели этого актера и взяли на главную роль? У него ведь не было раньше подобных образов ни в кино, ни в сериалах.
Там была большая драма, люблю про это рассказывать, чтоб напоминать себе, что даже я бываю неправ. Ян Юрьевич появился на пробах по настоянию продюсеров, и я дико с ним боролся, несколько месяцев. И не я один. Артистка Сутулова, например, выбегала с ансамблевых проб с изменившимся лицом и голосом мадам Бовари кричала, что отказывается нахрен от роли и уезжает жить в другой город, лишь бы не видеть этого ужасного артиста, который все время шутит.
А потом мы в Яна Юрьевича втрескались, и нам стало страшно стыдно за свое поведение. То есть это мне стало стыдно, Сутулова просто сделала вид, что всегда мечтала быть запертой с ним в одном павильоне. Они до сих пор созваниваются дважды в день и ходят вместе с Кунсткамеру. А про то, какие роли у Яна были, а каких не было, я не очень знаю. Я знаю, что он блестящий актер.
У нас с ним была идеальная ситуация для работы: он не видел ничего, что я снимал, а я из почти двухсот его фильмов и сериалов видел только «Бригаду» — там, кстати, классная роль была.
— Удивительно, что герой Цапника не вызывает раздражения, а наоборот, то ли снисхождение, то ли сочувствие. Хотя, казалось бы, перед нами глуповатый чиновник, утопивший вверенный ему город. Он был так прописан изначально или таким его сделал Цапник?
— Ну, в Тихомирове и в сценарии было определенное обаяние, росшее из его недостатков — он такой Швейк, который вроде бы полный мудак, но в его мудизме есть некоторая подлинность что ли. Другое дело, что на бумаге значительно больше чувствовалась его темная сторона. А Ян Юрьевич ее как-то впитал в себя, закрыл своим обаянием что ли. Но так лучше: эта тьма никуда не делась, просто вглядываться надо лучше.
— Как вы нашли Ольгу Сутулову? Ее Нечаева — прямо-таки femme fatale министерства, которая играет зачастую большую роль, нежели Тихомиров. Надеюсь, это не дань гендерному паритету, а ваше собственное альтер эго?
— Ольгу Александровну мне послала судьба, давайте назовем это так. А Нечаева — на самом деле глубоко реалистичный персонаж. Несколько моих знакомых мне после премьеры говорили: «Ой, как у вас смешно показана эта…» — и дальше, иногда с нецензурными прилагательными, шла фамилия какой-нибудь девушки из медийного, околополитического или корпоративного мира.
Умные девушки, прорвавшиеся наверх в очень сексистских по своей природе структурах и спалившие в процессе к чертям нервную систему — это, в общем, достаточно типичный случай.
А насчет альтер эго — это чисто техническое. Удобно, когда пишешь что-то большое, чтоб один из героев был точно такой как ты: это позволяет ходить среди других персонажей и орать на них, чтоб знали свое место. И тут выбор был небольшой: я же точно не Соня и не Тихомиров.
— Когда вы работали над сценарием, то прописывали героев, исходя из конкретных актеров? Или сценарий отдельно, а кастинг отдельно?
— Второе. Более того — почти никто из так называемого дрим-каста, который мы держали перед глазами, когда писали «Министра», в итоге не сыграл тех героев, которые были для них придуманы. Все в итоге снялись у нас, но в других ролях. Моя любимая актриса Анна-Мария Шепелева, скажем, должна была играть не секретаршу, а любовницу по прозвищу Зверь.
Нечаева писалась для Алисы Хазановой, которая в итоге играет не скажу кого, увидите. Великого Сергея Епишева вообще не было в дрим-касте: Викентьева мы писали немножко с Эдуарда Боякова и поэтому хотели кого-то похожего внешне. Из первоначального расклада на своих местах остались только Даша и Катя Носик со своими Лучом и Скотчем. Хотя и они в последний момент, кажется, поменялись ролями, никого не спросив.
— В разных интервью вы упоминали, что вдохновлялись идеалистами из «Службы новостей» Соркина. Мне кажется, в «Последнем министре» есть что-то и от «Западного крыла» — те же внутриполитические процессы.
— Я обожаю Соркина, именно потому что никогда не смогу писать и думать, как он. Он сам идеалист, у него герои толкают программные речи о том, как правильно жить и работать — и его гений в том, что от этих речей не тошнит (ну, почти, иногда все-таки укачивает). Я, когда меня берут за пуговицу и начинают затирать про идеалы, обычно делаю шаг назад и проверяю, на месте ли кредитки.
Я вообще очень боюсь искренних людей, никто не способен на такие ослепительные подлости, как они.
— Накануне премьеры вы написали, что «Последний министр» — ностальгическое ретро, хотя изначально позиционировался как сатира на русскую стабильность. Мне кажется, «деятельный идиот» Тихомиров — как раз отличная сатира на эту стабильность. Ведь курс российской политики не особо менялся в последние годы, пока не о чем ностальгировать.
— Ну, мы блестяще выходили, в первые дни эпидемии — и были, конечно в трагикомическом положении. Буквально за месяц до этого мы влезли в уже готовый смонтированный сезон, чтоб придать ему какой-то злободневности в деталях, и дико радовались, когда на фокус-группах люди это замечали, типа: «Вау, это же на прошлой неделе случилось, а у вас уже целый сериал про это». А тут весь этот актуальный контекст фигак — и исчез, за пару дней. А сериал выходит. Ну и я придумал эту формулировку: давайте поностальгируем по путинскому застою. Но, конечно, ничего никуда не делось.
Человеческая глупость еще не такие катаклизмы переживала. Вот история с давкой из-за пропусков в московском метро — это же абсолютно наши герои устроили.
— Армандо Ианнуччи несколько сезонов в «Гуще событий» высмеивал британскую политическую систему. Ваш «Последний министр» в чем-то похож на этот сериал, но, по-моему, смотрится мягче (во всяком случае сейчас, на половине сезона). Не было ли желания добавить больше дерзости в повествование, пройтись по более острым темам?
— Ианнуччи, как вы наверняка знаете, ушел из политической комедии и делает теперь кино по Диккенсу и ситкомы про космос. И честно это объясняет тем, что политическая реальность — с Трампом, Борисом Джонсоном и прочими — стала настолько дикой, что ее не перешутишь. Я в этом смысле его хорошо понимаю. Вот представим себе, что я пишу новую серию «Министра» сейчас. И решаю взять что-то из недавних новостей, максимально дерзкое. Навскидку, что вспоминается?
Вот был полгода назад случай: на Тверской в 500 метрах от моего дома менты, которых поставили разгонять митинг, не дождались митингующих, зато поймали чувака, вышедшего на пробежку и сломали ему ногу, а потом российский суд его же за это дело оштрафовал. Смешная по-своему история при условии, что ногу ломают не тебе. Или еще — ФСБшный провокатор создал тайное общество из детей, которые встречались в «Макдональдсе» и ругали власть, и их всех посадили и судят. Серебренникова до сих пор пытаются посадить — сто раз развалилось дело, а все пытаются.
Везде много абсурда, и можно, наверное, придумать, как про это пошутить — но я не знаю как, и мне базово не кажется, что все это смешно.
Смешно другое. То, как работают мозги у людей, живущих в этом плавно сходящем с ума немножечко крипто-фашистском мире — ходящих на работу, берущих гранты у государства, убеждающих себя, что это все норм и бывает значительно хуже. Вот с этим я понимаю, как работать. И в этом плане герои нашего Министерства, которые не выходят из офиса, не очень знают, что творится за его стенами, занятые какой-то успокоительной бесполезной ерундой — это не про каких-то абстрактных чиновников, это про нас.
— В некоторых персонажах можно, если приглядеться, угадать черты реальных российских политиков. Скажите, были ли у вас какие-то прообразы персонажей, или это просто догадки зрителей и критиков?
— Когда как. Но мне больше всего нравится, когда мы что-то придумали вот совсем из головы, а нам говорят: «ой, это же Сергей Сергеевич из подотдела очистки, с ним ровно такая история была в сентябре 2015-го, откуда вы узнали?». Это значит, что мы что-то понимаем в процессах, про которые пишем.
— Как вы думаете, что ждет молодежь, попадающую сегодня в систему государственной власти? Есть ли, по-вашему, там такие люди, как ваша стажерка-идеалистка в исполнении Софии Лебедовой?
— Конечно есть. Я знаю несколько Сонь — они очень классные, хотят, чтобы их кто-то заметил и дал проявить себя. И когда они понимают, куда попали — обычно бывает поздно. Хотя некоторые остаются классными. Один из прототипов Сони, например, сейчас живет в Лондоне и торгует современным искусством.
— В одном из эпизодов «Последнего министра» появляется в небольшой роли Константин Богомолов, а вы заглядываете в гости к его «Содержанкам». Это такой дружеский обмен любезностями?
— Скорее профессиональными одолжениями. У нас в «Министре» было придумано правило, что никто не играет себя. Это параллельный мир, и если там в телевизоре появится настоящий Познер или на совет по культуре придет живой Прилепин, фантасмагория кончится и начнется капустник, а мы и так там по краю ходим. И в случае с «великим режиссером Федором» нас это правило абсолютно убивало. Ясно же, что это Бондарчук, но его самого звать при этом нельзя, а кто его может сыграть — адский вопрос, Федор слишком сам хорошо это делает.
В общем, мы страшно загнались с поиском актера, обошли всех, просрали все сроки, бесконечно переносили эту смену. И Богомолов нас очень выручил, вписавшись в последний момент.
По-моему, вышло хорошо: они с Бондарчуком совсем разные, и когда Константин Юрьевич ведет себя в кадре, как Федор Сергеевич, в этом есть такой эффект дурного сна, который я в кино очень люблю. А через пару месяцев мне позвонили с кастинга «Содержанок» и напомнили, что за мной должок, что было по-своему очаровательно. Более того, после «Содержанок» меня еще на эпизод в другом богомоловском сериале позвали, про серийного убийцу. Не знаю, зачем он себя так мучает — я объективно прям хреновейший актер.
— Что думаете о буме онлайн-платформ, особенно сейчас, в эпоху самоизоляции? Долго ли он продлится? Получит ли свое развитие тренд на расширение диапазона поднимаемых на стриминге тем, не принимаемых на ТВ — политика, насилие, трудные подростки?
— У меня зимой был трогательный момент. Прислали посмотреть два сценария, коммерческих, как раз для платформ. Я открыл первый: и там прям в первой или второй сцене две девушки занимаются сексом, у одной лицо — между ног партнерши, потом она поднимает голову, смотрит в камеру — и привет: мы знакомимся с главной героиней. Я прочел и подумал: фига себе, круто. Потом открыл второй — и там была приблизительно такая же сцена, тоже в начале, тоже в рамках представления героини зрителю.
Это по-своему смешно и по-своему грустно, потому что платформы — это такой очередной островок свободы, где можно материться и девушки любят девушек, и вот про политику с религией мы шутим и так далее.
При этом все с любопытством поглядывают в сторону условных Площади с Набережной, не рванут ли там стоп-кран. И его рванут, конечно, в какой-то момент. Но я родился и вырос в СССР и потому очень верю в способность культуры — поп-культуры особенно — просачиваться через бетон и точить камень. Если бы не верил, уехал бы и пытался снимать что-то на английском.
— К слову, об эпидемии, отчасти благодаря которой к стримингу сейчас столько внимания. Съемки многих проектов нынче приостановлены. На какой стадии ваш сериал «Кликбейт» про Телеграм-каналы — уже снят и на постпродакшне или работы не ведутся из-за карантина? Увидим ли мы его в этом году?
— «Кликбейт» сейчас снят на 3/4, когда снимут карантин, планируем закончить. Это микро-сериал на четыре серии, что-то типа производственной драмы про новые медиа, частично вдохновленной историей лайфньюсовского телеграм-канал «Mash». Илья Маланин и Мила Просвирнина, которые его придумали, как-то серьезно изучали вопрос, а я занимаюсь в основном тем, чтоб это могли смотреть те, кому плевать на новые медиа.
Это будет такой «Министр» наоборот — манерное, разноцветное, все в неоновом свете, с кучей компьютерной графики, страшно недисциплинированное кино с красивыми девушками, без пиджаков, галстуков, кабинетов, композиций из итальянской живописи и всего, чем мы занимались весь прошлый год.
Это как раз к разговору про волшебный мир платформ: такую узкоспециальную историю ни один канал в жизни бы не запустил, а вот КиноПоиск решил, что это именно сейчас надо. Мы правда опять в идиотском положении — придумали его снимать в реальном времени, чтобы время действия примерно совпадало с датами съемок. А в эти даты известно что началось, в кадр начали заходить люди в масках, финальные смены мы снимали уже в респираторах и в пустой Москве. А история вообще не подразумевает никакой эпидемии на фоне. Но мы что-нибудь придумаем.
— После «Блокбастера», с которого вы сняли свою фамилию, вестей о новых полнометражных проектах от вас нет. Можно ли сказать, что с кино вы теперь завязали?
— Ну, скорее русское кино завязало со мной: после «Блокбастера» ко мне не то что бы стояла очередь с предложениями что-то даже написать, не говоря уже про то, чтоб снять — русские продюсеры ценят в людях чувство субординации значительно больше других качеств.
Цекало был первый, кто после все этой фигни предложил мне какую-то настоящую работу с фамилией в титрах — и я это буду помнить всегда.
Сейчас, понятно, начали активно предлагать что-то, но это в основном какие-то комедии, не понимаю, зачем это мне. Бог даст, Алиса Хазанова будет в этом году снимать кино по моему сценарию, называется «Белый список». Это такой дико безысходный полицейский процедурал, растянутый во времени на пятилетку, где все герои в процессе сходят с ума. Вот я приеду к Алисе на площадку, и проверю, скучаю ли я по полнометражному кинопроизводству.
— Когда выходил «Холодный фронт», вы написали рецензию на свой фильм для «Медузы», в которой буквально разгромили собственное кино. Что кинокритик Роман Волобуев сейчас бы сказал о «Последнем министре»?
— Про «Фронт», ну, давайте честно: я, конечно же, его не громил. Это была такая дурацкая постмодернистская пародия на мои старые тексты с довольно условными тычками по не очень больным местам. Вообще идиотская была затея, но у продюсеров «Фронта» совсем не было денег на рекламу и любой способ привлечь хоть какое-то внимание к фильму шел в дело.
Смешнее всего было потом, когда я в настоящих ругательных рецензиях читал те же претензии, которые сам себе предъявлял для смеха, но уже на полном серьезе, как результат глубокого авторского анализа.
А про «Министра» — блин, ну я, как и в случае с «Фронтом», слишком хорошо знаю его недостатки. Главный, мне кажется — это попытка первые пару серий притворяться нормальным комедийным сериалом. Это был долгий и сложный внутренний спор у нас в команде: как долго и насколько тщательно мы должны прятать от зрителя свое истинное, скажем так, лицо. Решили, что нужно держать себя в руках серии две-три, а потом можно уходить в отрыв.
Сейчас мне кажется этого вообще не надо было делать. Начнись «Министр» с котиков-убийц или с дождевых червей, ползущих на Кремль, всем было бы проще: половина зрителей просто бы плюнула бы в экран и выключила, а другая половина осталась бы с нами навсегда. А тут мы и тех, и других немножко помучили сомнениями первые недели. Ну, ладно. Как говорили в фильме «Холодный фронт», «в следующий раз будем умнее».
