20 декабря 2018
Обновлено 20.12.2018

«После Джексона я стал писать кинематографичнее». Интервью с Ником Перумовым

7 декабря 2018 года вышла новая книга Ника Перумова — «Небо Валинора. Адамант Хенны». Это значительно переписанная и расширенная версия последней части трилогии «Кольцо Тьмы», в середине 90-х прославившей российского автора. Действие по-прежнему происходит во вселенной Средиземья Толкиена, в которую Перумов решил вернуться спустя более двадцати лет.
7 декабря 2018 года вышла новая книга Ника Перумова — «Небо Валинора. Адамант Хенны». Это значительно переписанная и расширенная версия последней части трилогии «Кольцо Тьмы», в середине 90-х прославившей российского автора. Действие по-прежнему происходит во вселенной Средиземья Толкиена, в которую Перумов решил вернуться спустя более двадцати лет.

Более того, автор работает над четвертой книгой цикла — «Небо Валинора. Кровь Арды» — и анонсировал еще один роман, «Лук, топор и меч», который будет продвигать героев вперед за пределами Средиземья. В связи с этим мы решили пообщаться с Николаем Данииловичем о его творчестве, планах на будущее и отношении к современному западному фэнтези, включая фильмы Питера Джексона и даже «Игру престолов» Джорджа Р. Р. Мартина.

Неважно, как лично вы относитесь к работам Перумова — это все равно одна из ключевых личностей в становлении современной русскоязычной фантастики и человек с уникальным взглядом на Толкиена, Средиземье и мировое фэнтези.

Вы в литературе с 1993 года…

Да, 25 лет в индустрии…

Это само по себе, конечно, заслуживает уважения — не так уж много у нас в России долгоиграющих жанровых писателей, и с каждым годом все меньше…

А мы все еще живы, да. Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет. Действительно, если посмотреть, с кем я начинал четверть века назад, остались только Сергей Васильевич Лукьяненко, Мария Васильевна Семенова — я имею в виду, так вот на слуху. То есть да, конечно же, живы и здравствуют, дай бог им много лет жизни и здоровья, другие авторы, которые начинали…, но они вот как-то ушли несколько в тень, а на гребне волны, действительно мало людей осталось.

Как вы думаете, в чем секрет вашего такого литературного долгожительства?

«Никакого секрета здесь нет», как ответил Спаситель Андрею. Я никогда не задумывался над тем, как сделать бестселлер, я никогда не планировал, как сделать книжку, чтобы она продавалась, я никогда не задумывался над такими вещами — я этим не владею. Этого инструментария у меня нет. Я инженер-физик по образованию, Политех, Физико-механический факультет, и меня учили просто решать научные задачи, поэтому, когда я сталкивался с интересной идеей для книги, я ее воплощал в жизнь. Вот и все. То есть, знаете, есть куча пособий: «Как сделать бестселлер», как стать богатым и счастливым. Как известно, больше всего денег зарабатывают именно эти люди, которые продают книги, как стать богатым и счастливым.

Наверно, секрет просто в том, что я рассказывал истории, которые были людям близки. У меня очень много писем, обращений… ну, не обращений, а таких, человеческих признаний, рассказов о том, как мои книги помогли людям в трудные минуты жизни, в армии, когда они оказывались далеко от дома, когда у них были жизненные неурядицы, неприятности с близкими, отсутствие работы и так далее. И вот они мне рассказывают: «Мне ваша книга очень помогла, я был в очень плохом состоянии, от меня ушла любимая девушка, я не хотел жить, но мне попалась ваша книга „Алмазный меч, деревянный меч“, я стал ее читать и спасся благодаря этому». Я, конечно, утрирую немножечко, но суть именно такая.

А вот когда вы только начинали, с рассказов и повестей, которые сейчас — да и тогда, наверно, — принято называть фанфикшеном… Не самостоятельное произведение, а подражание другим авторам. В какой момент ваши первые литературные опыты сложились в самобытное произведение, пусть даже действие его и происходило в мире Толкиена?

Мою первую книгу, «Кольцо Тьмы», действительно именовали и именуют фанфикшеном. Но я к этому отношусь спокойно, по принципу «зови хоть горшком, только в печь не ставь». Мне это не кажется важным. Вот у литературоведов и у гуманитариев вообще — им кажется очень важным, какой на тебе ярлык, какая наклейка. Еще Сергей Михалков писал: «Иной ярлык сильнее льва». Но я вот так не считаю. Мне не важно, как называют мои книги. Пусть их называют фанфикшеном, пусть их называют подражанием или как-то еще — за 25 лет литературной деятельности, поверьте, я услышал достаточно много негативных эпитетов в свой адрес, в том числе и из уст представителей так называемой большой литературы, настоящих критиков. Кто их назначил настоящими критиками, я конечно не знаю, но тем не менее.

Я честно скажу: я не обращаю внимания, как меня называют. Да, я очень люблю книги Толкиена, я очень люблю этот мир, очень люблю Средиземье, я был среди толкинистов первого призыва, я переводил в 83 году «Властелина колец» на русский для себя самого, просто из любви к этой книге, этому миру. До этого я не писал фанфикшен. То, что сейчас именуется словом «фанфик» — тогда я не писал такого. Я писал, может быть, подражания, ориентируясь на Стругацких, тогдашних кумиров…, но вот именно фанфикшен, когда вы работаете с чужим миром, чужими героями, и говорите «не прав Профессор, не так оно все было», то вот такого у меня не было.

Можно сказать, что да, если «Кольцо Тьмы» не совсем «самостоятельно» — в кавычках, — поскольку, действительно, Арда — чужой мир, хотя я старался не использовать героев Толкиена, или по-минимуму их использовать, поменьше применять его географические локации… тогда да, таким по-настоящему самостоятельным первым произведением будет «Гибель богов», это самый конец 1994 года, может быть, начало 1995-го, я знаю только дату подписания в печать — 11 ноября 1994 года.

Но вот она была действительно первой книгой без всяких отсылок к чему бы то ни было. Но началось все все-таки с «Кольца Тьмы».

А вы задумались над своим миром, своей книгой уже после работы над «Кольцом Тьмы»?

Нет, в процессе. Когда я сталкивался, что и это нельзя, и то нельзя…

А почему нельзя? Кто вам запрещал?

Собственная любовь к миру Толкиена. Я не пытался его извратить, назвать черное белым, а белое черным, я просто пытался подойти к нему несколько более реалистично, чем сам автор, чем сам Толкиен. Сейчас, дожив до седых волос, до седой бороды и седых висков, я понимаю, что Толкиену, конечно, было абсолютно все равно, почему его герои не могли сесть на орлов и прилететь к этому Ородруину и кинуть там прицельно это кольцо в кратер вулкана, а если кратера нет, то зайти в пещеру и бросить кольцо в огненную лаву.

Его это абсолютно не интересовало. Его интересовал путь хоббита, маленького человека, англичанина из этой доброй-старой Англии, которую символизирует Хоббитания…

В Берлин, образно говоря?

Нет, не в Берлин. К Богу. Поэтому у «Властелина колец» такой щемяще-грустный конец, ведь уход в Элинор — это не уплыть в Америку на Титанике. Это умереть. Это смерть. Это телесная смерть в этом тварном мире и движение души к миру горниму, к абсолютно иным мирам и пажитям, и поэтому Толкиену было совершенно все равно, насколько реалистичен стратегический план Саурона, в каких боевых порядках наступают эти знаменитые орки, как именно развертывается война — убедительно, неубедительно, могло такое быть, не могло… Его это интересовало мало.

Поэтому он абсолютно спокойно шел на такие вещи, про которые сейчас, наверное, можно сказать, что это «ляп» — в кавычках, — но на самом деле это не ляп. Приведу пример: помните, когда Гэндальф Серый попадает в плен к Саруману Белому, оказывается в башне Ортханк и мудрец и уже придавшийся Злу могучий чародей Саруман не находит ничего лучше, как поместить Гэндальфа на вершину этой башни, с которой Гэндальф преотлично улетает на все том же орле…

Орел из машины…

Да, орел из машины. То есть, очевидно, в Ортханке не было ни одного подземелья, ни одной подземной камеры, и даже просто комнаты как бы внутри башни. Любой молодой автор, который написал бы такое, я бы над ним посмеялся, честно. Я долго вел мастер-класс и я, наверно, жестко раскритиковал бы такой сюжетный ход и указал бы, что вы разрушаете структуру, читатель закричит «не верю!», что за глупый злодей, это скучно и неинтересно.

А у Толкиена это действительно смотрится органично как часть Зла, глупого по определению. Поскольку Сатана должен проиграть Господу, Спасителю, в последней битве, это старый догмат о глупости зла, о его ограниченности, поэтому для Толкиена это было абсолютно естественно — для правоверного и убежденного католика, католика, истинно верующего, для него это было также естественно, как восход солнца на востоке.

Почему вы решили сделать главного героя потомком Мэри, а не Фродо?

Как вы помните, детей у Фродо не было, там как бы детей имеет его спутник, Сэм. Но дело в том, что Сэмуайз Гэмджи — это такой вот эпитом английского здравого смысла, который такой весь приземленный, но при этом очень практичный и цепкий. Поэтому мне нужен был хоббит с сумасшедшинкой. А для этого…

Да, два кандидата…

Да, для этого как раз могли подойти потомки как Перегрина Тука, так и Мериадока Брендибака.

А почему не Тук?

Я всегда симпатизировал Брендибакам, потому что они всегда живут на отшибе, на них давит этот Вечный лес, и они вынуждены как-то ему противостоять, то есть они несколько отличаются от других хоббитов, которые буквально уже за рекой живут так, как будто вокруг буквально ничего не существует, никаких опасностей. Поэтому я выбрал потомка Мериадока.

Потому что потомок Сэма Гэмджи… это действительно тот хоббит, который бросается за своим хозяином, не думая ни о чем, пошел хозяин — пошел и он. Да, Сэм Гэмджи влюблен в эльфов, но все-таки у него главное — это верность Фродо. Он ему верит и идет за ним до конца. А Мерри и Пиппин идут потому, что они друзья, у них немножко другие отношения. Это отношения друзей, двух джентльменов, которые идут друг за другом уже по другим причинам.

А вот по какому принципу вы решали, когда все-таки можно расширить или поменять что-то во вселенной Толкиена? Например, насколько я понимаю, свойства колец Назгулов у вас немного другие, чем у Профессора…

Все шло из того, что я не хотел писать чистый фанфишкен. Чистый фанфикшен — это когда вы строго в пределах канона ему следуете. Это не очень интересно, потому что Толкиен написал абсолютную книгу в своей черно-белой религиозной парадигме, лучше него не напишешь и не сделаешь. С ним можно спорить, но для этого от него нужно отходить.

Поэтому я, например, не менял географию описанного у него мира, то, что у него там Восток, который тогда еще не был толком опубликован, то там я вел себя достаточно вольно. Я выдвинул теорию, что это отражение Средиземья, а раз это отражение, значит, там можно позволить себе какие-то вольности. Ну помните как в «Амбере»: Амбер отбрасывает бесконечное множество отражений, каждое из которых немного, но отличается от оригинала.

То есть это может быть даже не Средиземье Толкиена, а параллельное Средиземье…

В общем-то да, я всегда так говорил. Поэтому я и писал, что это не продолжение, эта рекламная фраза, конечно, здорово портила мне жизнь, это какой-то вариант развития в параллельном Средиземье, похожем на это, но где прошла некая точка развилки, ответвление, и где все пошло уже другими путями.

Поговорим немного о вашей новой книге. То есть сейчас у вас все по последним западным стандартам: трилогия в четырех частях, которая может стать трилогией в пяти… Как у Джорджа Мартина, знаете?

Ага.

Писал трилогию «Игры престолов», но там уже пять книг, шестую пишет. Как вы приняли решение, что нужно действительно переписать и выпустить третий том, сделав его же и четвертым?

Есть хорошее выражение «конец делу венец». Все-таки я не был доволен тем, как у меня вышел самый первый «Адамант», я там допустил чисто литературные, профессиональные ошибки, которые я уже позднее увидел, как их можно исправить, и я их исправил.

То есть книга осталась незаконченной, недоделанной, она повисла в воздухе, и из двух задуманных книг, «Адамант Хенны» и «Небо Валинора» у меня получилась тогда, двадцать с лишним лет назад, только одна, «Адамант Хенны», где очень небольшая часть содержимого «Неба Валинора» была сжата, втиснута буквально в две-три главы. Все это выглядело не очень хорошо, скажем прямо, но в течении очень долгого времени у меня не было возможности этим заняться.

И вот именно к 25-летию выхода «Кольца Тьмы» в свет, 25-летию моей литературной деятельности, мы подумали с издателем и решили, что это будет хороший подарок знатокам и ценителям, тем, кому действительно интересен этот мир.

В процессе работы вы прониклись снова всем этим — и толкинизмом, и миром?

Да, конечно.

Или вам сейчас труднее обратно в это все входить?

Нет, совсем не трудно. Все-таки, знаете, «нельзя войти дважды в одну реку», это в общем-то, хлесткая, но пустоватая фраза.

Хемингуэй писал: «Он пришел к реке. Река была там».

Да, «река была там». Может быть, вода, которая касается вашего тела, несколько иная, может быть, она несет в себе другие какие-то частицы, но другой берег да, он там, и вы можете переплыть эту реку…

Андуин, образно говоря…

Да, столько раз, на сколько у вас хватит сил. Поэтому я не испытывал сомнений и колебаний, наоборот, сейчас, когда доступен весь массив черновиков Толкиена, было интересно к этому всему вернуться. Я не пытался исправить то, что отличало «Кольцо Тьмы» от «Властелина колец» — сделать строгое продолжение, выправить географию, которую я тогда создавал по собственному разумению, нет, я считал, что это в общем не имеет большого смысла и нужно доделать то, что есть.

Но было действительно очень приятно погрузиться в этот мир, это действительно вечный литературный шедевр, он таким пребудет вовеки, и осознаешь, насколько велик был труд, который Толкиен вложил в эту книгу.

«После Джексона я стал писать кинематографичнее». Интервью с Ником Перумовым - фото 1

Будучи практически непрофессиональным автором — две книги у человека, не назовешь его жанровым писателем…

Он и не был никогда профессиональным писателем, он до конца своей жизни был профессором филологии…

Тем более ценишь то, что он смог совершить.

Да…, но он писал очень долго, с молодых лет он создавал этот мир, с лет, непосредственно предшествующих Первой мировой, и записки появились уже в годы Первой мировой, потом все изменялось и изменялось. Писал он этот мир тоже всю жизнь, а создал он его в молодости.

А валун пятого тома вы не собираетесь катить в этом мире — «Водопад»?

Дело в том, что «Водопад» — это роман, который относится все-таки к категории большой литературы. Я не хочу сказать, что он такой большой и хороший… он не совсем в рамках жанра.

Жанра фэнтези?

Да. Я пытаюсь найти аналогию, но… не знаю, я не большой любитель Пелевина, я не его читатель, мне чужды его тексты, но вот что-то вроде как «Чапаев и Пустота», да, это такие маски, существующие в абсолютно искаженном пространстве смыслов, тоже искаженных. Наверно, «Водопад» — это тоже странствие таких вот масок, слепков с моих героев по абсолютно искаженному пространству смыслов.

Я анонсировал, что я все-таки создал, написал, рассчитал роман «Лук, топор и меч» — это действительно то, что с ними случилось после того, как мои герои покинули Арду, покинули Средиземье. Это более классическая книга, но сначала у меня цель после выхода исправленного, измененного, наполовину переписанного и полностью отредактированного, очень глубоко отредактированного «Адаманта Хенны» написать «Небо Валинора», а вот дальше уже будет видно.

А вас никогда не посещала мысль вернуться к первому тому и тоже его отредактировать, как это сделал Стивен Кинг с первой книгой «Темной башни», которую он переписал в зрелом возрасте?

Отредактировать — возможно. С другой стороны, я знаю людей, которые ценят именно эти имперфекции…

Warts and all, как говорится…

Да, ценят вот эти вот…

Бородавки, так сказать, литературные…

Да, неправильности этого текста, к которым почему-то относятся бережно и с симпатией. Теплый ламповый текст…

Не хотите становиться Джорджем Лукасом, который правил «Звездные войны»правил-правил, добавлял-добавлял…

Да, конечно. При этом я как нынешний профессионал, как человек, который все-таки двадцать пять лет выпускает книги, я вижу, что можно отредактировать в «Кольце Тьмы» и сюжетно, и стилистически, и в языке. Возможно, к выходу других книг этой серии, может быть, я это сделаю.

Вы имеете в виду всю трилогию или все-таки только первую книгу?

Нет, «Эльфийский клинок» и «Черное копье». Но дело в том, что там как раз не нужно менять сюжет. В «Адаманте» я менял сюжет. А в «Кольце Тьмы» сюжет менять не надо. Там нужна чисто литературная, стилистическая правка. Просто потому что я тогда умел писать несколько хуже, чем сейчас.

«После Джексона я стал писать кинематографичнее». Интервью с Ником Перумовым - фото 2

А скажите, вы следите за современным западным фэнтези и фантастикой — не обязательно в литературе? В сериалах, кино?

Я слежу, но не как зритель-потребитель. Я слежу как профессионал, то есть я слежу по отзывам, рецензиям, по хайпу, который поднимает тот или иной культурный феномен. За этим слежу, да. Но как зритель, как читатель, как потребитель, я нахожу сейчас там очень мало того, что было бы для меня близко.

То есть если бы вы начинали писать сейчас, сейчас не существует такого мира, который увлек бы вас так, как мир Толкиена, чтобы вы прямо в нем стали бы работать…

Нет… единственное — может быть, таким является мир «Вархаммера». Классический мир Warhammer, настольный, знаете?

Фэнтези, ранний, не 40 000?

Не 40 000, а именно фэнтези, исходный, с Империей, с императором Сигмаром, скавенами… Классический мир, потому что я очень люблю две старых-престарых компьютерных игры, это «Вархаммер: Тень рогатой крысы» и «Темное пророчество», Warhammer: Shadow of the Horned Rat и Warhammer: Dark Omen, у меня они в английском варианте, поэтому я перевод делаю на ходу. Не знаю, под теми ли названиями они были локализованы здесь, это игры старого поколения, для таких old timers, как я. Но я их нежно люблю, они были очень атмосферны при всех недостатках чисто технических.

Этот мир я люблю. Может быть, если бы я выбирал сейчас вселенную, в которой я бы хотел писать, я бы выбрал «Вархаммер».

«После Джексона я стал писать кинематографичнее». Интервью с Ником Перумовым - фото 3

А об «Игре престолов» вы что думаете?

Честно скажу: я о ней ничего не думаю. Я не читал книг, я не смотрел сериала. Мартин не мой автор. Мне его текст неинтересен. Просто вот банально неинтересен. Я начал читать в свое время, давным-давно, когда еще не было славы, был таким достаточно скромным автором…

Год девяносто пятый, девяносто шестой?

Да, девяносто пятый, девяносто шестой год. Когда он издавался в России, но без всякого фанатизма, как сейчас говорят. Очень так скромненько и никто не бегал с криками «ааа, Игра престолов!»

Вам просто не зашла тематика, не понравилось, как он пишет?

Мне не понравилось…

А вы, кстати, в оригинале читали?

Я читал по-русски, я читал в оригинале… но, в общем, я понял, что это, как сказали бы американцы, не стоит моих усилий. Мне не понравилось вот это беспрерывное какое-то пережевывание потемков подсознания героев, но в отличие от «Темной башни» Кинга здесь какое-то очень странное и убогое подсознание, я бы сказал.

Короче, Мартин не мой автор. Я отлично понимаю, что он добился очень большого успеха, и прекрасно, потому что читатели Мартина рано или поздно приходят и к другим авторам. Если он, допустим, открывает себе жанр… Кто-то открывал жанр с Толкиена, кто-то пусть с Мартина…

Просто у него так много общего с Толкиеном — вплоть до имен героев и отдельных батальных сцен, что Толкиена любой человек, я думаю, сможет открыть для себя после Мартина.

Да… сериал я не смотрел вообще, я не визуал, я не воспринимаю вот это вот все… мне не интересно кино.

А вот экранизации Питера Джексона вы смотрели?

Конечно.

«После Джексона я стал писать кинематографичнее». Интервью с Ником Перумовым - фото 4

И они как-то повлияли на вас, когда вы работали над «Адамантом», перерабатывали третий том и прочее?

Может быть, в какой-то степени да, в смысле приемов. Питер Джексон все-таки профессионал высокого класса, и если я не совсем согласен с его идеологией, особенно с той идеологией, что он привнес в трилогию «Властелин колец», где, если вы помните, вот эта Армия мертвых, которую в книге Арагорн может использовать только один раз… В фильме она превращается в такое чудо-оружие, которое уничтожает все на своем пути, что, естественно, обесценивает подвиг героев.

Зачем сражаться, если можно вывести эту армию мертвых, которая вам абсолютно все победит и всех завоюет? Что же касается «Хоббита», мне понравилось, как была добавлена отсебятина, так сказать, но она была добавлена с любовью к исходному миру и в общем мне понравилось, как это было сделано, поэтому, когда я делал «Адаманта», я старался выдержать такую вот более близкую современному читателю манеру повествования.

А что вы под этим подразумеваете?

Я подразумеваю, что сцены стали короче, энергичнее, более насыщенными, предложения стали короче…

Кинематографичнее?

Да, да, после Джексона я стал писать кинематографичнее — в хорошем смысле этого слова. Раньше я страдал, действительно, таким колоссальными, очень длинными, трудночитаемыми, трудновоспринимаемыми фразами, сейчас я, когда правил этот текст, то я старался от этого, конечно, уйти и, конечно, отбросить все, что не работает на главный сюжет, на главную идею.

«После Джексона я стал писать кинематографичнее». Интервью с Ником Перумовым - фото 5

Больше по мировому фэнтези

Комментарии 21
Чтобы оставить комментарий,Войдите или Зарегистрируйтесь
Coolio
Coolio

Графоман до сих пор что-то пишет

Лешкина Борода - Пашкины Усы
Лешкина Борода - Пашкины Усы

Нужно было еще про ведьмака спросить, что он думает? Я у Перумова только цикл хранителя мечей читал, Меня не искушенного впечатлило кончено для того времени, но главное, что запомнилось - это постоянное превозмогание. Героя уже разорвало на части, кровь еще два спелла назад кончилась, кости в труху, а он все собирает последние силы, занимает у пятой сущности третьего бога, и потом на одном живом мизинце отползает в сторону, чтобы свой путь продолжить.