«Я эту систему просто разрушил». Интервью с основателем «Ионотеки» — продюсером Александром Ионовым
Кажется, все дороги начинающих питерских музыкантов сегодня проходят через клуб «Ионотека». И это логично, потому что его владелец — Александр Ионов — может позволить любому бесплатно выступить в своем клубе. Просто напишите ему в ВК. Но, конечно, нужно еще пройти его личный фильтр. А там недалеко до его лейбла Ionoff Music и фестиваля «Ионосфера».
Мы встретились с Александром Ионовым в Питере, чтобы понять, что такое российский андеграунд и почему свобода — это очень опасная штука.
О клубе «Ионотека»
Так сложилось, что очень многие молодые независимые группы играют у меня в клубе. Мой клуб и вообще мой лейбл, организация всех моих вечеринок, изначально базировались на DIY-методе. Это были вечеринки музыкантов для музыкантов. Я сам бывший музыкант и до сих пор им остаюсь, но в большей степени занимаюсь продюсированием и организацией.
С самого начала я позиционировал это заведение, как дружественное для музыкантов. Коммерция не была вынесена на первый план. «Ионотека», конечно, бизнес и она зарабатывает деньги, но, в отличие от очень многих клубов в Петербурге, в стране, да и вообще в мире, наверное, мы никогда не делали акцент на наживе на музыкантах.
Мы, скорее, рады заработать на каких-то напитках — у нас достаточно завлекательный ряд коктейлей. Мы на этом делаем деньги, но не относимся к музыкантам с какой-то корыстью.
Именно из-за такого человеческого подхода к нам тянутся начинающие артисты. Так как у меня еще есть свой лейбл, я замечаю очень много новых групп, многое мне очень нравится. У меня достаточно обширный вкус. Я берусь их продвигать — начиная с того, что предоставляю возможность безвозмездно выступать в моем клубе.
О заработке выступающих групп
У меня выступает очень много гастролирующих групп, из-за достаточно человечных и выгодных условий. На самом деле, во всей стране существует достаточно стандартная схема: 20-30% от входных билетов забирает себе клуб. Я эту систему просто разрушил.
Я беру денежку, исключительно чтобы оплатить труд звукооператора, который работает и выстраивает хороший звук.
То есть группа зарабатывает те деньги, которые они получают на входе от людей, по билетам, и отдают немного звукооператору. Более справедливую схему сделать трудно. Она уже не будет справедливой. И я этим горжусь, этим достижением, потому что я мог бы делать больше денег, но я предпочел зарабатывать с продажи алкоголя, а не с несчастных музыкантов. Ведь я тоже был музыкантом. И не просто музыкантом, а музыкантом в США, где и цены выше, и зарабатывал я немного. Я помню, что это значит — копить на гитару полгода. В долларах. Недоедать не весело.
О сломанной мебели
Следующее помещение, если мы будем продолжать франшизу «Ионотеки», я точно хочу сделать из железобетона или железа и бетона. Вызвано это тем, что даже какие-то деревянные конструкции ломаются. Мы в марте въехали в новое помещение, у диванов были новые деревянные ножки. Уже у трех диванов за короткий отрезок времени они просто сломаны. Я не знаю, что они на них делают — качаются на диванах, наверное. Мы ножки заменили металлическими конструкциями. Пришли мужики и сварили нам ножки, которые уже не сломать. Люди в этой свободной атмосфере немного сходят с ума, и ломается абсолютно все. Не ходить же по клубу и дергать за руку каждого: «Эй, не ерзай на диване!». В это время музыка грохочет, какой-то новомоднейший бит. Ты выпил четыре коктейля и, конечно, у тебя руки-ноги разбегаются.
О разнице между андеграундом и мейнстримом
Мы сейчас живем в интересное время — мутирующее, когда попса, мейнстрим и андеграунд смешались вместе. До нас эта волна докатилась чрезвычайно поздно. Я бы сказал, наверное, что первым знаковым проявлением этой тенденции была Nirvana.
«Нирвана» — это андеграунд, который за уши, чудом вытянули в мейнстрим.
Мне в то время было 18, я приехал в США. Помню, соседи подарили телевизор. Не плоский, а большой — 1991-й год же. Включили MTV и по нему показали Нирвану. Это просто срывало крышу. Тогда это называли альтернативой, то есть альтернативой тому, что тогда было мейнстримом. Потихоньку это все настолько начало сливаться, что стало тяжело отличить одно от другого.
Я жил в том же городе, что и Green Day, и про них ходили байки, что они выпендрежники и поют с британским акцентом. А это ребята, которые реально любят британскую школу панк-рока. Они любили группу Buzzcocks и всю эту тему британского припопсованного панка. Это можно услышать в альбоме Dookie, в котором все первые хиты группы. Их чморили как попсу, выпендрежников, «не тру», а они, на самом деле, из «гаража», из города Окленд. Они вышли в мейнстрим и стали мейнстримом. Сейчас Green Day считаются иконами. С ними рядом была «Нирвана», которая была гораздо круче, а потом появились blink-182 — уже копия Green Day.
Это хороший пример того, как нечто андеграундное сливается с мейнстримом.
О поддержке молодых исполнителей
У меня такая схема. Я просто даю некую сумму денег, они записывают барабаны или что им нужно. Потом они отыгрывают концерты, зарабатывают деньги и отдают. Желательно, чтобы это происходило на моем лейбле. На мерч иногда даю. Как бизнес-схема, мне нравится, что это все потом окупается. То есть круто, что у человека хороший музыкальный продукт, который продается и может окупить затраты. Нужно человеку помочь и такая поддержка мне по душе. Ну нет у тебя сейчас 20 тысяч грохнуть свой альбом! Бери 20 тысяч — записал, хайпануло, сделал концерт-презентацию, пришло 100 человек по 200 рублей — все. Вуаля. Все счета закрыты — развлекаемся. А основную прибыль моему бизнесу приносит бар.
О лейблах
Концепция лейбла немного устарела. Раньше, когда я был очень активным музыкантом в 90-х, лейбл — это была такая Мать Тереза, которую ждали. Мы все мечтали подписать контракт с каким-то лейблом, который даст денег на запись. Компьютеров тогда особо не было. Чтобы записаться, нужно было идти в студию, где было либо пленочное, либо цифровое оборудование и нужно было платить за каждый час. Это было очень дорого и тяжело. Сейчас любой может открыть ноутбук и записать все, что угодно. Завидую. Я помню, как в 1998-м появились первые портативные студии — ящики, в которых 4 или 6 каналов. Можно было записать что-то. Но они тоже стоили денег. Помню, как брал такой у знакомого на время, записывал какие-то демо.
Лейбл был нужен для чего? Чтобы спонсировать. Сейчас все можно осуществить дома и есть примеры весьма успешных записей: Пошлая Молли, Red Samara Automobile Club, первые альбомы Буерака. Но я не призываю записывать только дома. Иногда профессиональная помощь очень-очень нужна.
Для чего сейчас нужен лейбл? Распространить музыку ты можешь через любой агрегатор — выложить на все скачиваемые сервисы. Можешь выложить только на Bandcamp и тебе денежка на карту будет приходить. Пластинки выпускать не нужно. Сейчас с прогрессом цифровым это все самоустранилось. Лейбл нужен для продвижения. Интересный феномен — если твоя музыка действительно хороша, люди сами потянутся к ней. Пример — Гречка, которую никто искусственно не продвигал. Это очень спорный вопрос. Некоторые вещи, конечно, нужно пропихивать, но которые, наверное, не такие насущные — более странные. Объяснять людям: «А вот есть такое, попробуйте». Этим занимаются лейблы.
Об антилейбле
Почему я назвал Ionoff Music «антилейблом»? Потому что я не хотел быть какой-то штукой, которая печатает диски и что-то подобное делает. Это просто игра слов. Старая концепция лейбла ушла в прошлое. Теперь, в основном, это поддержка и продвижение. Все релизы в сети и в основных стриминговых сервисах. И то, что это под одним лейблом, это какой-то знак: «О! Что там Ионов еще издал?».
У меня есть свой вкус, фильтр. Совсем уж дерьмо я не выпущу.
О хейтерах
Конечно, у меня много недоброжелателей — хейтеров. Самое безобидное из того, что говорят — что у меня одни подростки, школота, серьезной музыки у меня нет. Это неправда. У меня подписана на лейбл такая группа — Mad Pilot. Они играют музыку около 10 лет. Это такой агрессивный нойз-рок из Москвы, взрослые мужики. У меня несколько коллективов достаточно взрослых и у меня нет узкой специализации на тинейдж-музыке.
О выпуске из университета Ионотеки
Сейчас Гречка уходит. Одна группа тоже закончила университет «Ионотеки» — это группа «Почти Счастье». Группа «Почти Счастье» полтора года назад пришла в Ионотеку вообще с четырьмя песнями, если не ошибаюсь. Я дал им зеленый свет. Очень хорошая въедливая танцевальная электронная поп-музыка. Мы выпустили их альбом. Я дал им возможность участвовать в разных фестивалях, выступать в «Ионотеке». Я пропихнул их на фестиваль «Боль». Может, в отборочный тур фестиваля — я уже не помню. То есть всячески им содействовал. Все это закончилось тем, что однажды утром мне кто-то позвонил и спросил, не могу ли я отдать их за определенную сумму. Я сказал: «Ну конечно». Я же не работорговец.
О построении музыкальной карьеры с нуля
Вот ты сочинил песню. Если она людям зашла — все круто. Тебе нужна небольшая поддержка. Напиши Саше Ионову. Он издаст твою песню, может, в лучшем качестве. Куда-то пошлет, намекнет, скажет: «Вот, смотрите, какой артист». И какие-то люди в Москве — Степан Казарьян (концертный промоутер и организатор фестиваля «Боль») или еще кто-то — возьмут на заметку интересную группу. Таким образом карьера потихоньку и раскачивается.
О продюсировании богоподобных музыкантов
Автор — он по-своему творец. То есть он чувствует — подсознательно — свое богоподобие, только создает не мир с людьми и животными, а песню, которая для него тоже как маленький мир. И он чувствует свой авторитет. Вот ты подходишь к нему и говоришь: «Слушай, нужно гитару здесь убрать». Он, скорее всего, начнет это отторгать. Большинство музыкантов такие. А я, как человек, не хочу вдалбливать кому-то, не хочу спорить. Один раз я всегда, конечно, скажу, но больше повторять не буду.
О скандале с трансгендером
Это был очень раздутый мини-скандал, который длился всего два дня. В течении этих двух дней, когда я вводил слово «Ионотека» в поиске, были все эти ужасы. А сейчас, когда ищешь «Ионотеку» — афиши, концерты, кинопоказы. То есть это вообще все сдулось. Сдулось, потому что нет контента и ничего ужасного не произошло. Человеку с нетрадиционной сексуальной ориентацией закрыли вход в клуб, потому что личность и документы не совпадали.
Я полностью на стороне охранника, потому что, когда двухметровая женщина в юбке дает тебе паспорт и там написано «Максим», первая реакция: «Минуточку». Надо объяснить.
Другое дело, если бы эта девушка… я называю ее девушкой, потому что это ее путь. Если бы она, с присущей девушке мягкостью, сказала охраннику: «Послушай, у меня скоро операция. У меня тяжелое время. Хочу расслабиться в клубе»… А она полезла на рожон со словами: «У меня права!» Это свойственно некоторым представителям ЛГБТ. Как только они чувствуют, что их права ущемлены, что может казаться им только в их голове, они лезут на рожон. Такие рыцари без страха и упрека. У меня несколько знакомых, в том числе трансгендеры и много ЛГБТ-знакомых, знают этого человека и говорят, что она вообще конфликтная по своей сути. И вот, конечно, когда ей закрыли проход по понятным причинам, она сказала: «Я тебе сейчас докажу, что я Максим». И потом она вязала и задрала юбку. Перед охраной, посетителями, нашим звукорежиссером. Задирание юбки двухметровой девушки в любом клубе будет моветон.
О фейсконтроле в клубах
Меня самого несколько раз не впускали в клубы. Меня в Ижевске не впустили в клуб, потому что я выглядел слишком пьяным. Это был просто очень приличный клуб. А в 2009-м меня не впустили в клуб, потому что было очень жаркое лето, и у меня вместо элегантной обуви были банные тапочки резиновые, которые в переходе продаются за 100 рублей. Было очень обидно, потому что клуб не был элегантным, но они просто подумали, что я какой-то говнарь или гопник, хотя на моем лице это не написано. Видимо, посмотрели только на обувь.
Кстати, потом с разными охранниками общался по жизни. Они действительно смотрят на то, кто как одет. Какие часы, какая обувь — для них это важно и могут на лицо даже не посмотреть.
О гомофобии в России
Мне не нравится гомофобная ситуация и тенденции в России, но я понимаю, что, к сожалению, их сейчас не изменить. Воспользовавшись этим интервью, хочу сказать, что тут нужно поступать с умом. Потому что ЛГБТ-активисты проповедуют следующее: они хотят, чтобы мы приняли полностью западную модель поведения в этом вопросе. Чтобы у нас, например, дети в 8-м классе выходили к доске и говорили открыто: «Я гей». Не стеснялись этого и были горды. Pride — гордость. Эта модель снята с запада — с Берлина, Сан Франциско, Нью-Йорка. Слава богу, я жил в Сан Франциско 15 лет, и я знаю, что это работает там.
В России это не только не работает, это преступно. Я сейчас объясню почему, так как это очень важно.
Если в каком-то Воронеже или в городе поменьше мальчик в 8-м классе скажет, что он гей, его, скорее всего, побьют. А может быть и убьют. Если город поменьше, его заведут за помойку за школой и убьют — пробьют голову.
И ЛГБТ-активисты пойдут к маме и скажут: «Извините»? Это непоправимо, потому что это человеческая жизнь. Почему я это говорю? Потому что Россия просто не готова к этим переменам. Не готова к тому, что люди на каждом углу будут свое сокровенное открывать. А то, что мы не готовы — это досадная ситуация и меняться она будет очень долго. Хорошо, что сейчас растет новое толерантное поколение, которое понимает, кто такие геи, трансгендеры.
О свободе
Вообще, свобода — очень опасная штука. «Ионотека» тому пример. Если ты даешь полную свободу, у тебя в результате нет ножек от дивана. Если еще больше свободы — людей начнут калечить. Тут охрана помогает. Охрана, на самом деле, такой правый консерватизм. Вот такая микромодель. То есть полная свобода, на самом деле, ничтожна. Наши тела, наш организм — это клеточная система, которая держится каким-то консервативным образом. А если дать полную свободу клеткам, то мы превратимся в желе и распадемся.
Об опыте на концерте «Алисы»
Я недавно совершенно случайно очутился на концерте группы «Алиса».
Иногда я, конечно, думаю, что в «Ионотеке» не лучшие члены общества тусуют, но когда я оказался на концерте «Алисы» — понял, что у нас тусуются просто замечательные люди. Светлые личности.
Потому что там я увидел реальных таких говнарей: с выбитыми зубами, с какими-то патлами и в грязной одежде. Это реально, наверное, субкультура «Алисы»! Я подумал о Константине Кинчеве (лидер «Алисы»). Я думал, что он интеллектуально развитый человек. Я помню его раннее творчество, в котором были интересные рифмы. Вряд ли он в каком-то ватнике на завалинке пьет пивко, расстелив газетку. Но там были именно люди очень, такой, низкопробной эстетики. Может, они прекрасные внутри, но мне было среди них неуютно, когда они зажигали файеры, начинали какой-то языческий слэм. Не обычный веселый слэм, а где мужики выходили в круг, били себя в грудь, как какие-то… древнерусские вандалы, я не знаю. Это очень специфическое зрелище, которое мне не по душе.
Об определении слова «музыка»
Для меня лично, музыка — это то, что воздействует на меня психологически. Для очень многих людей во всем мире музыка — какой-то бекграунд, просто подложка для жизни, фон. Знаете, в больших супермаркетах есть музыка, играющая в лифте, такая ненавязчивая. Вот для многих музыка, даже если она серьезная, по-прежнему играет эту роль, будто они в лифте. Но не для меня. Я слушаю музыку осознанно, скажем, с четырнадцати лет, и для меня она была таким инструментом изменения своего настроения. Для меня не важно, как она сыграна или записана. Для меня важно, есть ли в ней такие элементы, от которых моя душа и сознание как-то переворачиваются.
Поэтому я очень сильно люблю стиль, который называется «музыкой настроения» — mood music. Это какие-то группы, где исполнители не зациклены на виртуозности. Есть гитарист Джо Сатриани. Его слушают такие мужики, которые приговаривают: «Классные запилы!». Я понимаю, что он классный мужик, но меня он не греет. Я буду слушать группу The Cure, где три ноты, но они сыграны так, что достают меня в моей душе, сердце. Воздействуют на меня психологически.
Список лучших отечественных андеграундных мест от Ионова
Песни неизвестных, но перспективных групп по мнению Ионова
В оформление статьи использован арт Евгении Горячевой
Instagram: @elaegnus
Больше статей о музыке
