Читаем. Часть беседы Джеймса Кэмерона и Гильермо дель Торо из «Истории научной фантастики»

Всё об играх и железе Игровая платформа _

В январе издательство «АСТ» выпустило сборник интервью режиссера Джеймса Кэмерона, которые он брал в рамках шестисерийного документального проекта AMC «История научной фантастики Джеймса Кэмерона». В книге вы найдете беседы с Гильермо дель Торо, Джорджем Лукасом, Кристофером Ноланом, Арнольдом Шварценеггером, Ридли Скоттом и Стивеном Спилбергом. В сериал в полном объеме они не вошли, но в этой книге все беседы приводятся полностью. С разрешения издательства «Канобу» целиком публикует отрывок из книги.

Читаем. Часть беседы Джеймса Кэмерона и Гильермо дель Торо из «Истории научной фантастики» - фото 1

1 фото

ГИЛЬЕРМО ДЕЛЬ ТОРО

БЕСЕДУЕТ ДЖЕЙМС КЭМЕРОН

На протяжении последних двух десятилетий кинематографист-визионер Гильермо дель Торо придумал множество великолепных, вручную созданных миров, омытых захватывающими оттенками синего и янтарного цветов и населенных аутсайдерами, монстрами и непонятыми. Начиная со своей дебютной картины, вампирской сказки «Хронос» и заканчивая недавней любовной историей эпохи холодной войны «Форма воды», Гильермо заимствовал элементы из множества жанров, его произведения не поддаются легкой классификации, но в то же время всегда несут на себе его узнаваемую личную печать. Его любовь к аниме и японским монстрам легла в основу его наиболее научно-фантастического фильма, блокбастера 2013 г. о схватках роботов с кайдзю «Тихоокеанский рубеж». Его увлечение ужасами естественного мира нашло отражение в его англоязычном дебюте, картине 1997 г. «Мутанты». Ниже вы станете свидетелями глубокой беседы дель Торо с Джеймсом Кэмероном — их дружба длится уже двадцать шесть лет, — исследующей взаимосвязь между жанром ужасов, научной фантастикой и фэнтези. Собеседники обсудят неустаревающую философскую гениальность романа Мэри Шелли «Франкенштейн» и его экранизации 1931 г. и коснутся темы близкого контакта дель Торо с НЛО.

ДЖЕЙМС КЭМЕРОН: Как вы сами говорите мне каждый раз, когда разговор касается этой темы, вы у нас специализируетесь на ужастиках. Вопрос в том, где происходит это пересечение, этот взаимный диалог между ужастиками и научной фантастикой?

ГИЛЬЕРМО ДЕЛЬ ТОРО: Все, что служило топливом для самых ранних ужастиков, имело духовную основу, происходило от веры в добро и зло: иудейско-христианская космология, дьявол, ангелы и демоны. Даже если взглянуть на восточные истории, японские, китайские, они все равно связаны с духовными темами. Затем, вскоре после века разума и рационализма, что довольно любопытно, в западной литературе наступает момент, когда источником аномалии становится наука. На мой взгляд, ключевым моментом был «Франкенштейн». Мне кажется, что в тот момент, когда наука становится моделью исключительного, что-то переключается. Что-то реально меняется.

ДК: И сегодня наши монстры рождаются из самых разных мест — радиация, генная инженерия, робототехника. А раньше наши чудища приходили из фольклора, мифологии, сказок о демонах и сверхъестественном мире. А куда в подобной градации попадает «Франкенштейн»?

ГДТ: На мой взгляд, это одновременно и просветитель, и мистификатор. Мне кажется, что некоторые важные для «Франкенштейна» темы одновременно и духовные, и экзистенциальные. В книге есть некая мильтоновская составляющая, когда существо начинает ставить под сомнение свою природу. В чем заключается его цель? В чем заключается смысл всего мироздания? (Он задается) вопросами добра и зла, вопросами значимости. Но двигателем сюжета является наука.

ДК: Верно. Извращение науки.

ГДТ: Извращение науки, а еще гордыня и человеческое высокомерие. В начале книги капитан Волтон обладает тем же высокомерием, что и Виктор Франкенштейн, и собирается бросить вызов естественному порядку вещей. Но слушая историю Виктора, он постигает важный урок и учится смирению. Конечно, можно назвать книгу ужастиком, поскольку по большому счету это история о воскрешении трупа или даже нескольких трупов, смеси животных и человеческих трупов, что само по себе крайне шокирующе. И знаете, эта история поднимает крайне чудесный вопрос: в какой из частей дела обретается душа.

Джеймс Кэмерон

ДК: Разве не этим вопросом задаются книга и все эти фильмы?

ГДТ: Да. И все же есть один момент… наверное, одна из самых лучших сцен в книге, чистый хоррор. Потому что в чем заключается вся суть жанра ужасов? Что должно быть, и чего нет, или же чего быть не должно, но оно есть. Вот и всё. Ты можешь загнать весь остальной массив жанра в эти простые рамки. Так вот, красота момента заключается в том, что после попыток оживления монстра Виктор, очень символически, очень по Фрейду, отправляется спать. Он спит. И как сказал (Франсиско) Гойя: «Сон разума рождает чудовищ». Он спит, и ему кажется, что что-то наблюдает за ним. И красота момента заключается в том, что это чистый хоррор. Потому что этого не должно быть, но это есть.

ДК: Но экзистенциальные вопросы находятся и в самом сердце научной фантастики. Кто мы? Почему мы здесь? Что такое сознание? Что такое душа? Что значит быть человеком? Вам не кажется, что есть какой-то спектр, на одном конце которого находятся бесспорно научно-фантастические истории, а на другом располагается чистый хоррор?

ГДТ: Я полностью с этим согласен. А посреди у нас есть вещи, которые являются смесью обеих жанров, как, например, «Чужой» (1979), который попадает под определения жанра фильмов о монстрах или фильмов про дом с привидениями.

ДК: И это классическая научная фантастика: действие разворачивается в космосе, на корабле, направляющемся к другой планете, — и в это же время это чистый хоррор. С элементами подсознания, с психосексуальным контекстом, с тем, каким изобразил монстра Гигер и все такое прочее.

Гильермо дель Торо

ГДТ: Лавкрафт тоже порой пытался смешать научную фантастику и хоррор.

ДК: «Тень из безвременья» — это научная фантастика.

ГДТ: «Цвет иного мира».

ДК: Но «Мифы Ктулху»…

ГДТ: Нет. Мне кажется, что когда вы полагаетесь на канон, который фантастичен по происхождению, но не управляется, или, по крайней мере, не определен нарушением научных правил, то тогда вы углубляетесь в фэнтези. Или в ужастики.

ДК: А что насчет телепатии? Это что-то сверхъестественное, или же в научно-фантастическом контексте мы можем определить ее как нечто, пока недоступное науке, но что-то такое, что мы сможем понять?

ГДТ: По большей части я бы отнес телепатию в рамки научной фантастики.

**ДК:**Мы относим ее к сверхъестественному, потому что у нас нет твердых доказательств ее существования.

**ГДТ:**Но у нас есть примеры в литературе. Мне сразу на память приходит «Темная игра смерти» (также известная как «Утеха падали») Дэна Симмонса, в которой из одной из таких черт развивается вампиризм. Тем не менее, в итоге там нет божественного или духовного объяснения этого явления. Другими словами, даже если нет никаких доказательств, то корни телепатии не обязательно уходят в ужасы или фэнтези.

ДК: В какой-то мере это вопрос опыта. Кажется, что должен быть какой-то инструмент, который способен засечь телепатию. Как в «Деревне проклятых», которая задумывалась не как хоррор, а как научная фантастика.