Рецензия на «Спасти единственного сына»: Алексей Серебряков и Анна Ардова в роли отчаянных родителей
В онлайн-кинотеатре KION вышел проект Арифа Алиева и Николая Хомерики «Спасти единственного сына». Сериал впервые был показан на 45-м Московском международном кинофестивале в рамках внеконкурсной программы «Первая серия». В центре сюжета — полудетективная история, развивающая болезненную для многих тему пропавших родственников и дисфункциональных семей. Разбираемся, как авторы ведут своё повествование, что им стоило бы добавить или изменить.
О чём?
Хирургиню Лику Булатову (Анна Ардова) отвлекает агент ФСБ — её единственный сын Василий (Валерий Степанов) был завербован турецкими боевиками, возможно, даже был отправлен воевать в Сирию. Но реальность оказывается куда страшнее. Недавно Василий улетел в Грецию возвращать свою сбежавшую девушку, после чего по ошибке оказался в плену турецких боевиков — те приняли Василия-ветеринара за инженера, способного в духе Тони Старка починить и соорудить необходимое вооружение. Лика решает обратиться к бывшему любовнику за помощью, приглашает на встречу, но приходит его новая невеста Катя (Нино Нинидзе). Женщины по-взрослому находят общий язык. Услышав историю Лики, Катя вызывается ей помочь в поисках сына.
Объединив усилия, им удаётся выйти на след отца Василия. Павел (Алексей Серебряков) — бывший врач без крыши, профессии и нормальной жизни. Он и Лика не виделись 25 лет, уже едва помнят друг друга. Пока Павел играл в опасные игры, спасая членов московских мафий и преступников от ранений и передозировки, женщина воспитывала сына одна. Но сейчас ей необходим союзник в битве за жизнь повзрослевшего ребёнка, и, кажется, биологический отец — единственный кандидат на роль плеча и опоры в столь сложном и ответственном деле. Вместе они летят в Турцию, чтобы вернуть пропавшего сына домой.
Стиль повествования и основные темы рефлексии
Сериал снят в схематичной традиции российского телевидения середины-конца 00-х. Здесь и характерное национальное противостояние, колоритные и любимые телевизионщиками турецкие пейзажи, турецкие боевики, набившие оскомину телеэкрану. Есть и мелодраматический саундтрек, добавляющий сценам странные эмоциональные спецэфекты. Присутствует и местами устаревшая, а в нашу пору даже неуместная, репрезентация чужого мировоззрения.
Стилистическая специфика шоу может сильно сбить с толку, навеять скорее усталость от старых телевизионных трюков, чем тоску или ностальгию по простым историям. Но за плоской, древней визуальностью, есть вполне интригующий сюжет и даже житейская мудрость.
Создатели «Спасти единственного сына» поднимают в своем проекте довольно важные темы родительства и человеческих связей, в последнем авторы сосредоточивают целительный эффект нарратива. Приятно наблюдать, как вроде бы враждующие из-за одного любовного интереса женщины, Лика и Катя, образуют сестринство, сплачиваясь общим чувством тревоги и ответственности за жизнь другого человека. Линия их дружбы кажется очень актуальной и даёт ощущение безопасности — в беде ты не один, найдутся те, кто смогут тебе помочь, поддержать в самые трудные минуты.
Но, к сожалению, яркую феминистическую линию коробит отцовская фигура. Мелодраматизм и телевизионность проекта не дают женщинам решить проблемы своими силами. Но даже эту критику уравновешивает противовес: отсутствующий 25 лет отец вроде как тоже заслуживает шанс на исправление.
Поначалу герой Алексея Серебрякова использует возможность уехать на поиски вновь (метафорически) обретённого сына в эгоистических целях. Ему позарез нужно скрыться от недоброжелателей и вылететь из Москвы. Но по мере продвижения по турецкой карте, по ходу встреч с антагонистами, Павел вдруг обретает какой-никакой смысл жизни, проходит радикальный обряд посвящения в отцовский опыт, превращаясь в человека, готового на самые смелые поступки и не взвешенные решения, когда на кону стоит жизнь близких людей.
Общая ответственность и горе сплачивают Лику и Павла и становятся фундаментом их развития. Появляется эмоциональное пространство для прощения друг друга и самих себя.
В экстремальных ситуациях они задумываются о своих ошибках, об утраченном времени, нереализованной материнской и отцовской любви. Под воздействием одинаковых чувств они начинают работать как единый родительский механизм. Без лишних переговоров и объяснений им удаётся многое осуществить интуитивно: найти деревню, где находится их ребёнок, противостоять негодяям, пережить перестрелку. Потерять и вновь обрести силы и надежду.
Параллельно повествование рисует пленённую жизнь Василия. Избитый и окровавленный парень втирается в доверие к туркам, лечит их домашний скот, вызывает сочувствие даже в самых бессердечных душах. Но жизнь героя практически разрушена — его разыскивает Интерпол, а на родине ему светит пожизненное за предательство. Удастся ли семье воссоединиться — пока большой вопрос, неясно и то, как герои будут себя вести после обретённого опыта. Удастся ли им через травматичное путешествие обрести семью, близость и чувство дома.
Итог: простым эмоциям не место в проекте о горе и утрате
Повествование развивается стремительно, что, безусловно, большой плюс проекта. Экспозиция чутко и грамотно раскрывает характеры всех ключевых персонажей. В ёмких фразах и диалогах подсвечивается и темперамент героев, и их предыстория, слышна мотивация и звенят психологические травмы. Но хорошей истории и сюжету сопутствуют ядовитые элементы, которые сразу бросаются в глаза из-за своей несвоевременности и несовременности.
Проект портит выбранная стратегия мелодраматического жанра, который процветает на российских телеканалах и не даёт нарративам исследовать реалистичные грани жизни и правдоподобные героические пропозиции. Если мужчина, то спасатель, если женщина, то требующая спасения
Рушит впечатление и не очень ровная раскадровка, и монтаж. Местами слабая режиссура не позволяет по-настоящему проникнуться столь тревожным и разрушительным опытом пропажи близкого человека.
В обеспокоенность героев плохо верится, авторы сдерживают эмоции своих персонажей, не предлагая динамики и глубины их внутренним переживаниям. Мешает погружению выбранный турецкий сеттинг, превращающий, казалось бы, столь личный, интимный опыт проживания трагедии утраты близких в неполноценный псевдо-политический трактат о противостоянии «своих» и «чужих».
