«Царство Танатоса в сеттинге русской деревни». Интервью с Дмитрием Глуховским о сериале «Топи»
О процессе творчества, отвлекающей Москве и новой формуле сериалов
Иван Янковский и Анастасия Крылова в ролях Дениса и Сони
— Дмитрий, вы долго шли к реализации этой идеи – первая версия сценария была написана еще в 2011 году. Что изменилось за это время? Вы что-то принципиально поменяли в изначальной версии, или просто, грубо говоря, добавили смартфон получше?
— Во-первых, изначально было меньше серий – всего четыре – и герои были менее живыми, такими ходячими цитатниками. Я думал: люди будут смотреть, вырезать цитаты и друг другу этими цитатами сыпать, постить их где-то.
За прошедшее время я понял, что эта «неживость» диалогов, пунктирность их арок сказывается на том, насколько они воспринимаются зрителем как живые люди. Я переписал все полтора года назад с нуля, ключевые моменты оставил, части диалога сохранил, немного осовременил – и очень постарался дать воздуха этим героям. Чтобы они жили, существовали, развивались, а не двигались из точки А в точку Б.
Изначально, когда я писал, я находился под большим влиянием от американских учебников по сценарному мастерству. И придерживался какой-то строгой пятиактной структуры.
Но платформы поменялись: американцы ввели эти пять актов в расчете на четыре больших рекламных паузы. У нас люди теперь смотрят все с телефона, с планшета. Я решил просто сделать free-flow, как главы романа – нет таких строгих, принудительных частей и несущих конструкций.
Из-за этого может быть ощущение, что что-то затянуто, а потом события будут, наоборот, сыпаться концентрированно. Но при этом есть ощущение такой «топкости». Эти Топи будут затягивать.
Тихон Жизневский в роли Макса
— А были ли у вас похожие истории, как у героев – с писательскими ретритами? Чтобы вы уезжали в глушь, искали там новые темы и вдохновение.
— В Москве работать практически невозможно. Когда к тебе приходит мало-мальски популярность, у тебя становится намного более насыщенная социальная жизнь. В Москве только можно встречаться, договариваться, обсуждать и придумывать; писательская работа – затворническая, ты должен себя оградить от всяких искушений и соблазнов.
Поэтому я всегда куда-то бегу, изолируюсь. У меня есть несколько таких локаций, где я сижу совсем один неделями и работаю. Правда, это ретрит не деревенский.
Я очень люблю зимние заброшенные курорты. Там такая правильная тоскливая атмосфера – либо вешаться, либо работать. А поскольку я с одной стороны трудоголик, с другой – не суицидален, работается очень хорошо.
О происхождении Топей и детстве в деревне
Катерина Шпица в роли Кати
— Деревня Топи – не то, как я, москвич и горожанин, никогда не выезжавший за МКАД, представляю себе глубинку, провинцию. За Топями скрывается некий гораздо более глубокий, личный опыт. Моя мама из маленького города в Костромской области, когда я родился, меня немедленно отправили к бабушке.
Я все свои каникулы детсадовские и школьные провел в крошечном городке в Костромской области. Такой деревенский сеттинг – изба, колодец, сортир в сарае, умывальник с водой, русская печь.
Для меня это часть детства, часть жизни и биографии, важная часть моего подсознания. Мне это очень много снилось, и до сих пор иногда продолжает сниться. Все те взрослые люди, которыми я был окружен в детстве, постепенно умирали – за МКАДом люди умирают чаще, чем внутри. Мужчины очень рано умирают в деревне.
Так получилось, что этот мир деревни наложился, с одной стороны, на мир моих снов, с другой – на мир мертвых. То, что вы там видите, это не шарж на русскую деревню, а личное переживание.
О жанре «мистической утопии»
— Определить жанр сериала «Топи» довольно сложно, он меняется от серии к серии. Вы предложили для сериала необычное определение — «мистическая утопия». Что это такое, почему именно это название?
— Знаете, если я начну объяснять – это будет самый адский спойлер! В итоге, когда вы закончите просмотр всех семи серий, вы поймете, почему это мистическая утопия.
Сначала смотрите это как триллер, потом – как такой психоделический bad trip-триллер. А потом смотрите, как хотите.
У нас действительно получилась мультижанровая история. От чистого жанра [все] давно утомились. Конечно, с одной стороны это легко: зритель знает, чего ждать. Когда он в целом получает качественное, с небольшими сюрпризами, исполнение своих ожиданий – он доволен. Когда ты эти ожидания обманываешь, ты идешь на серьезный риск.
Можно зрителя удивить приятно, он тогда скажет: ах, ничего себе, как вы, черти, меня поразили. Но он может остаться в замешательстве, совершенно этой историей недовольным, ждал одного – получил другого.
У нас проект авторский, он не совсем форматный, и я думаю, что не стоит подходить к нему с тем же штангенциркулем, которым замеряются четко жанровые продукты.
О героях и самом подходящем злодее для «Топей»
«Православное спа» у деревни Топи
— Если бы вам сказали: выберите одного фольклорного русского персонажа, вот Баба Яга, например, Кощей, Леший — кого бы вы поместили в эту реальность, чтобы испытать своих героев?
— Баба Яга – это же, в принципе, образ смерти, и Кощей тоже. Русские сказки пугают человека прежде всего смертью и путешествием. Баба Яга забирает людей и отвозит их в смерть, а Кощей – нежить, которая не умирает до конца и возвращается с того света; формально оно является живым, но по факту изнутри отмерло и умерло.
Думаю, эмоциональный герой наш – Кощей, нечто, что отказывается считаться с вызовами времени и остается вечно живым с виду. Ты можешь сохранять вечную оболочку свою достаточно моложавой, но внутри она отмирает.
Мне лично захотелось какого-то еще своего создать злодея. И я его придумал. Может быть, правда, и не будет там никакого Хозяина! Есть масса вещей, которые начинаются с одного, а приводят к совершенно другому.(смеется) Маньяк, это маньяк.
— В «Топях» видно, что герои откровенно бегут от своих проблем – некая форма эскапизма. Сериал их за это как-то наказывает?
— Это многоярусная история. Один из ярусов, разумеется, связан с побегом от собственных страхов и демонов. С другой стороны, та глубинка, в которую они отправляются – совершенно необязательно глубинка российская, это может быть и глубинка подсознания.
Тот внутренний туризм, который мы предлагаем зрителям, может быть и внутрь себя. Но далеко ли можно от себя убежать? Конечно, если брать психологическое и экзистенциальное, вопрос в той степени отваги, которую ты готов проявить в разговоре с самим собой.
