Трудно быть Германом

-Я никогда не был принципиальным. Передо мной, как перед кинорежиссёром, всегда стояло два выбора. Один: это страх начальства, естественная усталость, естественное желание, чтобы всё было хорошо, естественное желание, чтобы на тебя не орали, естественное желание, чтобы твоя группа получала премии. Это был один страх. И был второй страх. Это страх сделать ужасную картину. И если твои герои уже зажили, и это были уже какие-то живые люди и судьбы, то стыд перед ними, что они про тебя скажут. И мне кажется, что какой страх на тот момент у режиссёра был сильнее, такая была и картина.
— Алексей Герман

Знаю, что обещал совсем другую статью, она будет, просто не сейчас. Не писать совсем – никуда не годится. Потому в этот раз предлагаю вам окунуться в мир некоммерческого кино одного очень сильного человека. Для многих тут прозвучит куча неизвестных фамилий, имён. Но если будет кто-то, кому статья покажется любопытной и интересной, значит, старания не прошли даром. И да, скажите спасибо, что статья не на английском. Шутка.

Предисловие

Недавно посмотрев последний фильм Алексея Германа Старшего («Хрусталёв, машину!»), я как-то не сразу осознал, что вот он: конец. Разумеется, есть ещё «Трудно быть Богом», но его еще ждать, но что гораздо важнее, пропало то ощущение незримого присутствия духа создателя кино, которого преследовало меня при просмотре всех картин этого прекрасного режиссёра.

Как можно понять из заголовка, речь в этот раз пойдёт об Алексее Германе – сценаристе, режиссёре и просто волевом человеке, которой шёл против течения всю свою жизнь. Вся статья соткана из многих интервью, отдельных цитат, выступлений и просто рассказов Алексея Германа.

Детство, отрочество, юность

Когда Алексей Герман родился, на дворе был 38 год. Вокруг арестовывали пачками людей. Поэтому делалось всё, для того чтобы он не родился. А аборты были запрещены. Мама его прыгала со шкафа, поднимала ванну, делала всё что угодно, чтобы он не появился на свет. Жизнь Алексея уже началась трудно, пришлось бороться ещё до рождения. «Я тогда как-то вцепился… и вот, мне почти уже 70 лет, я всё так, во что-то вцепившись, держусь. Потому что каждый раз меня пытаются выбросить».

Алексей никогда не хотел быть кинорежиссером. И режиссером вообще. Он хотел быть врачом, хотя интересовался театром и даже играл. Мальчиком. В театре нужны мальчики, и он играл. В Большом Драматическом Театре. Кроме того, он хорошо писал. Как-то папа (известный советский писатель, драматург, лауреат Сталинской премии второй степени Юрий Герман) попросил написать Алексея кусочек из «России Молодой». Алексей справился настолько хорошо, что отец вставил отрывок в книжку.

«Отец уговаривал меня, интриговал, словом, делал всё, чтобы я стал кинорежиссёром» делится своими детскими воспоминаниями Герман. Поскольку Алексей очень рано закончил школу (ему было всего 15), а запас был огромный, он решил всё-таки поступать на режиссёрский. На вступительных с Алексеем все брезгливо себя вели, потому что поступать в этом возрасте на такой факультет было НЕЛЬЗЯ. Это требовало высшего образования. Но вот закона такого не было, поэтому «пускай». Герман прошел первый, второй и третий тур. Но дальше шло собеседование, и он там должен был быть «изгнан», потому что именно это собеседование всё и решало. Но как оказалось, все уже знали, что придёт именно тот самый Алексей, сын Юрия Германа. И его приняли.

Все ребята, которые учились Алексеем, были намного старше. Они уже получили одно высшее образование, закончили институт или университет. И они, конечно, знали гораздо больше. А Герман был ведь человек очень самолюбивый, и когда он понял, что страшно отстал, то начал усердно заниматься. Да так, что вышел в первые номера. «Я помню, как испугался, когда мне сказали, что здесь есть очень талантливые люди, но вот действительно талантливый только один, вот этот (показал на меня), хотя он еще ничего не знает» Но сам он себя таковым не ощущал.

-Кино является не дополнением к театру, не его сестрой, а абсолютно другим искусством. Хорошее кино и хороший театр никак не сочетаются. А вот плохое – еще как. Театр держится на системе «оценка». Человек должен сыграть оценку происходящего. А в кино этого никак не надо делать. Это должен сделать либо режиссер, либо твои глаза, зрачки. Это иной подход к делу.

Седьмой Спутник (1967)

Какое-то время проработав в театре, Герман пошел вторым режиссёром на Ленфильм. Его соединили Григорием Лазаревичем Ароновым. Для него Герман был обузой, но отношение было очень доброжелательное. И так стали снимать «Седьмой спутник». В чем-то картина отважная, потому что декрет о красном терроре нигде не печатался. А выглядел он так:«Не око за око, а тысяча глаз за один. Тысяча жизней буржуазии за жизнь вождя. Да здравствует красный террор». Никто этого не скрывал.

У Германа был некоторый конфликт с Ароновым, которому он все равно был очень благодарен. Потому что было легче с ним делать кино, чем в одиночку мыкаться по инстанциям. А почему, собственно, Герман хочет делать кино? Он ведь театральный режиссер, а тогда это не было принято.

Существуют люди, которые «срослись». Например, братья Коэны. А Герман с Ароновым были совершенно разные. С разными пристрастиями, с разным пониманием природы актерской игры. Они могли дружить лично, но искусство понимали по-разному. Первый конфликт начался уже с кастинга. Герман хотел, чтобы генерала играл Ильинский, это казалось гораздо более интересным, эдакий «сердитый человек». А Аронову больше нравился Андрей Попов. Но дальше в этих конфликтах Герман уступал. Пересилить Аронова он не мог и понял, что если постоянно препираться, будет совсем ужасно. Конечно, вылетели очень важные вещи. Например, комендант расстрельного дома Кухтин (Александр Анисимов) мечтал жениться на графине. Но Аронов понимал, что за это их «убьют». Он вообще «намыкался» в жизни, понимал, что такое содержать семью. Но «Седьмой спутник» сняли, и фильм приняли. Он даже прошел по телевиденью. После чего он был запрещён, изъят, и никто этого не знал. Григорий Аронов умер, так и не узнав, что фильм был изъят отовсюду.

-А то, что в живы, это недоразумение.
-То есть, как же… это же юридический нонсенс.
-Попрошу не употреблять старорежимных слов! (цитата из «Седьмого спутника»)

Герману показали бумагу об изъятии: резолюцию о том, что «революция показана не так», и картину надо изъять. Вот были две копии на студии, пропали. Кто, что, кому, как? Неизвестно.

Проверка на дорогах (1971)

У этой картины была своя жизнь, своя судьба. Одна из причин закрытия фильма, смехотворная, но написанная и напечатанная: «Оскорбительное количество пленных». На слова о том, что их было 5 миллионов, а показали всего 500 человек, ответа не было. Если Герман с монтажёром убирали какие-то мелочи, и картину после этого всё равно не принимали, эти мелочи немедленно восстанавливали. Ведь, значит, не в этом дело. «Это был первый раз, когда мне на голову опустился шлагбаум власти». Потому что до этого Герман был какой-то свой человек. И даже «Проверку на дорогах» когда сняли, в Обкоме Алексея расцеловала Заведующая отделом культуры. Но, тем не менее, это было очень страшно. Герман ходил через чёрный ход на студию. Ведь «полки» были разные. Сейчас все рассказывают, какие они были мученики. А настоящим Мучеником была Кира Муратова(после фильмов «Короткие встречи» и «Долгие проводы»), мучеником был Александр Аскольдов (который так никогда и не оправился, сняв прекрасную картину «Комиссар»).

Но странная вещь: на этой картине схлестнулись прогрессивное и реакционное крылья партии. И все люди из прогрессивного крыла написали свои письма в ЦК. Поэтому на Всесоюзном Идеологическом совещании прозвучали такие слова «Вы эту картину, товарищи, не видели, и не увидите». В результате, через 3 часа не только весь материал был извлечён, но и от Германа потребовали в течение вечера покинуть Москву.

И это было всё.

Какие обвинения к этой картине были? «Абстрактный гуманизм». Это было самое большое обвинение. Жалеть человека можно, но классово. А если это не классовая жалость, то это апологетика предательства.

И вот Герман вылетел вон. Но так как такое количество людей за него заступилось, в ЦК было принято решение, что режиссёр он талантливый. И его не надо изгонять. А вот люди, которые ему это поручили, должны быть наказаны. И директора Ленфильма сняли. А студии приказали вернуть всё затраченное на производство фильма «Проверка на дорогах» до копейки.

Запрет картины не происходил тихо и спокойно. Это было довольно страшно. Герману не просто вежливо говорили «пройдите на полку, молодой человек». Огромный мужчина по фамилии Баскаков, заместитель представителя Госкино, бил огромными кулаками по столу, так что пепельницы подлетели, и орал «Вы антисоветчик, это дело прокуратуры!».

Но власть умела не только натравлять, но и покупать. Константин Симонов был назначен опекуном Германа. Он должен был написать сценарий, курировать талантливого режиссёра и вывести, так сказать, в люди. Герман сразу получил разрешение на снятие картины совместно с Венгрией и Испанией (о гражданской войне в Испании). Всё.

-Мы ненавидели Ролана Быкова. Я считаю, что это гениальный артист. Но он был нестерпимым в жизни человеком. Мы ссорились. И он писал заявления, что не будет больше сниматься у этого идиота (этот идиот был я). А потом он один раз сказал, что меня очень любил. Это для меня было неожиданным.

Когда-то Герман писал, что это вестерн. И так оно и было, он тогда так понимал, как надо делать кино. Плохой шериф, хороший шериф. Несчастный ковбой. И эта картина – единственная (кроме «Мой друг Иван Лапшин»), которая очень понравилась в Голливуде. Герману говорили «Какую вы сделали замечательную вещь. У вас пулемет, когда падает в снег, шипит». Но всё дело в том, что немецкий пулемёт как раз не шипит. Он так продуман, что у него ствол так не раскаляется. Поэтому, чтобы зашипел немецкий пулемет, его чем-то там специально посыпали.

В общем, у этой картины счастливая судьба. Её за первую же неделю посмотрело много миллионов людей. А потом более тридцати раз её показали по телевидению.

_

_

Двадцать дней без войны (1976)

К. М. Симонов, понимая, что ему нужен молодой режиссер, который ничего не будет бояться, выбрал Германа. Именно тогда вышла повесть «Двадцать дней без войны» в журнальном варианте. И она была лучше других, потому что в ней был монолог лётчика. И этот монолог потом выбросили, в книжке его уже не было. Это такая пронзительная история, что её хватило бы вообще на весь фильм. Можно было ничего больше не снимать.

Скрипучий поезд, который проходит через всю военную Россию. Одинокая женщина. Эта любовь, какая-то бесприютная и ежеминутная. И эти папки, в которых было много прекрасных подробностей про войну. Всё это было очень большим толчком к созданию фильма.

Герман всю группу заставил жить в поезде (в вагонах старых), и в этих же вагонах и снимали. Потом прицепили паровоз и ездили 300 км туда-сюда. И так продолжалось недели две. И для роли лётчика выбрали Алексея Петренко. Все эти две недели у него не получалось сыграть одним дублем свой монолог (хотя он успешно сделал это на пробах). И наконец он сыграл три дубля. На двух царапина – брак! А один дубль остался, но в этот дубль он выматерился. И что делать? Надо выстричь мат. Так что единственный «надрез» в монологе, который мы увидим – совсем не монтаж. А выстриженный «так твою мать». Ну вот сказал артист так, что теперь делать.

Дальше начались очень тяжелые съемки в Ташкенте. Но Константин Симонов связался с Рашидовым, а Рашидов был абсолютным царём Средней Азии. Он принял Германа с Юрием Никулиным (исполнителем главной роли Лопатина). Никулина взяли с собой для поддержки, а он стал просить квартиру для старого клоуна, который живет почти беспризорником в Ташкенте.

А потом были страшные скандалы. Герман ведь запрещённый режиссёр, «прожекторы наведены». И всё время его закрывали. Всё время. Однажды был звонок директора Ленфильма Блинова. И разговор был таким: «Ты на днях напишешь письмо, что не можешь работать с Никулиным, что он не справляется с ролью. Если ты этого не сделаешь, мы вобьем тебе в спину осиновый кол. И в этом я даю тебе слово коммуниста. И ты никогда не будешь работать в искусстве».

А Никулин и человек-то был непьющий. Главное, что в нём было внутреннее достоинство. В нём была личность, что редко встречается в артистах. Этот может играть злого и сильного, но личность… Это только у стариков осталось. Никого больше и не пробовали на эту роль, кроме Никулина.

При подборе артистов была такая странная вещь. Был такой мальчик – Гена Дюдяев. Он не артистом, но был очень способным и органичным. И всех артистов (и Гурченко, и Демидову, и Никулина) ставили с ним. И все старались ему помочь. А на самом деле сами зависели от него. Если они с ним попадали так, что между ними не было «шва», то они годились. А если был «шов», то они не годились.

Там есть сцена митинга. И всем известно, что 12-летние дети делали снаряды для катюш, и что были в рванье, и спали, зарывшись в уголь, потому что дома было холодно. И вот двух маленьких ребятишек поднимают и говорят «Вот они, герои сверхплана!». Герман думал, что это очень патриотичная вещь. А на это набросились со страшной силой. И из-за этой сцены картина тоже пролежала 13 или 14 месяцев. Из-за одной сцены.

В итоге случился скандал прямо на лестнице в Кремле, когда Симонов кричал «Какой должен быть Жданов, в конце концов, ваше дело. А вот какой должен быть Лопатин – моё дело. Я его написал, он у меня здесь!»(и показал себе на голову). И тогда от меня отстали.

-А я думал, всё, конец…
-Это только начало! Да разве ж это всё, товарищ лейтенант! (цитата из «Двадцати дней без войны»)

Мой друг Иван Лапшин (1984)

«Лапшин» просуществовал два часа. Он был встречен на студии овацией, зал даже встал. Потом он поехал в Москву и просуществовал там два часа. В 10 утра его сел смотреть министр. В 12 пришла на студию телеграмма. «Картину списать в убытки. Всех виновных в изготовлении строго наказать.» А дальше были только разговоры, картины уже не было. И Герману ничего не оставалось, как драться. Он опять был один, студия выплачивала убытки. Он был уволен подчистую. Приказа такого не было, но Герман пропал из всех планов, ему не выписывали зарплату. Ничего.

Он понимал, что делает не то, что им нужно, и что его рано или поздно «переедет поезд». Редактор Герману сразу сказал, что если тот тронет 30-ые годы с негативной стороны, его уничтожат. Вместе с женой они написали письмо Андропову, не имея никаких связей.

И вдруг Германа вызывают в Госкино. И явно начинают мириться.

И чем больше они это говорили, тем больше Герман понимал, что письмо дошло. Его восстановили в должности, стали вновь выплачивать зарплату после перерыва в 4.5 года. Но просьба была переснять половину картины, обещали даже дать денег. На вопрос «Как?» ответом было «А так, как нам надо. Ты прекрасно понимаешь, как нам надо». В итоге сошлись на том, что надо всего лишь ввести авторский голос и какой-нибудь пролог. После этого картину приняли. И распоряжение Андропова: «7 копий». Нормальный тираж – 1000 копий, 1500 копий, 3000 копий. А 7 копий – это ничто, капля в море. И 30 копий затребовала себе КГБ. И встал вопрос: на весь народ 7 копий, а в одном учреждении – 30. И Герман решил ездить по стране и показывать картину сам. И в Таллине в нему подошел товарищ из КГБ и сказал, что разрешено 30 копий.

Недавно подошел человек, который до сих пор работает в кино и спросил «А что мы тебя так били, что вот непонятная совершенно картина?». «Сволочь, сволочь ты, вы же меня убивали, что всё непонятно».

И после этого Герман решил, что больше снимать не будет. Пошли загранки, показы, показы, показы.

Персонаж, которого играл Андрей Миронов – это известный литератор Стенич. И он был расстрелян, как и вся бригада Лапшина, кроме самого Лашина. Они все говорят и мечтают, ведь 35-ый год. Но Герман это всё сделал так, чтобы стало понятно, что ничего из этого всего не выйдет. И вот за это его больше всего ругали. «Что ты вставил? Они говорят, что вычистят землю, посадят сад и еще погулять успеют в том саду. Ты зачем эту фразу вставил? Ты это вставил, потому что знаешь, что у нас пьют, наркотики, грязь, ведь ничего не получилось!». Так и говорили. Так вот, вся картина построена на несовпадении ожиданий и реальности, которая их ждала (кого-то ждала) впереди. Вот, по сути дела, про что «Лапшин».

Хрусталёв, машину (1998)

Перестройка бушует, кажется, что всё можно. И почему же ничего не получается? «Мы опущенная, униженная страна. Царями, большевиками, Лениным, Сталиным, обещаниями, бедностью» говорит Герман в одном из интервью.

Там первая половина – просто воспроизведена его семья. Домработница, шофер, он сам, мама. Только папа не врач, а писатель, тоже лауреат Сталинской премии. Ему так хотелось это снять и так хотелось это донести. А уж то, что многие не поняли… Кино и правда очень, очень непростое для восприятия.

И еще на «Двадцати днях без войны» Герман начал искать новые формы кино. Ему казалось, что кино идет в тупик. Это не так. Но кино идет в коммерческий мир, который ему не интересен. «Я от него заболеваю, у меня чувство, что мне морочат голову».

На производство картины ушло 7 лет.

Вот такая формула: «гениальный материал, не ставший картиной. Броуновское движение» говорили многие об этой картине.Фильм не приняли в Каннах. Ползала просто ушло. Герман очень страдал от этого. Хотя директор фестиваля потом при огромном стечении народа кричал, что это лучшее, что он видел, начиная с молодого Феллини.

Послесловие.

Пожалуй, о всех этих картинах можно говорить ещё много. И о знаменитой сцене “Дяденька, ну за что?”, где Миронову нужно было буквально лежать лицом в грязи и дерьме. И о сцене изнасилования Клинского, возможно, самой натуралистичной сцене изнасилования (при том мужского) в истории кино. Или о монологе лётчика, снятого на пределе человеческих возможностей. Но лучше всё же увидеть самому.

Практически всю жизнь Алексею Герману помогала его жена – Светлана Кармалита. И отнюдь не морально: они писали сценарии ко многим картинам в соавторстве. Я не хотел писать о Кармалите много, но не упомянуть её нельзя. Кто хочет подробностей, может обратиться к документальной картине «Больше, чем любовь: Герман и Кармалита».

Про «Историю Арканарской Резни» говорить не буду. По крайней мере, не в этот раз.

Спасибо за внимание.