There's More Than One of Everything – об играх Левина и сериалах Абрамса
Это было лучшее изо всех времен, это было худшее изо всех времен; это был век мудрости, это был век глупости; это была эпоха веры, это была эпоха безверия; это были годы Света, это были годы Мрака; это была весна надежд, это была зима отчаяния; у нас было все впереди, у нас не было ничего впереди…
— Чарльз Диккенс, «Повесть о двух городах»
Практически во всех рецензиях на BioShock Infinite есть одна примечательная деталь: авторы жалуются на слабую шутерную составляющую, хотя и отмечают, что геймплей на уровне или даже лучше, чем в первой Bioshock. Той самой Bioshock, которую называли «Shooter 2.0», и которая, наряду с обоими Half-Life, является самым высоко оцененным шутером на Metacritic: средний балл равен 96 из 100. Итак, не уставая называть Bioshock Infinite средним шутером, рецензенты возводят игру на пьедестал почета.
__
Дальнейший текст содержит сюжетные спойлеры Bioshock Infinite и сериалов Lost, Fringe – вы предупреждены!
__
Из оценок следует и так очевидная вещь: Infinite берет не столько геймплеем (хотя я с удовольствием играл в бомжа в режиме 1999 и сделал ачивку Scavenger Hunt), сколько проработкой мира, персонажами и историей. В зависимости от настроения рецензента и его отношения к шутерам вообще, Infinite можно дать любую оценку от 7 до 10, поставив на одну чашу весов Элизабет, а на другую – повторенную трижды битву с единственным боссом и затянутое сражение на дирижабле Комстока. Но кому нужны эти цифры? Bioshock Infinite не только, наконец, превратила Кена Левина в знаменитость и научила общественность правильно писать его фамилию, но и сделала то, что не удавалось художественным произведениям со времен финала Lost – заставила весь интернет обсуждать концовку, выдвигая теории и сопоставляя мельчайшие детали. Пусть Левин оставил меньше простора для фантазии, чем Абрамс сотоварищи, ему удалось достичь главного – заставить людей задуматься.
Bioshock Infinite сделала то, что не удавалось художественным произведениям со времен финала Lost – заставила весь интернет обсуждать концовку.
Впрочем, любители искать дыры в мифологии тут же начали жаловаться, что нам толком не рассказали про птицу (ясно же, что это здешний вариант Большого папочки, которого подсмотрели через разрыв, ведущий в Rapture), не осветили судьбу Лютес (логично предположить, что после устранения временной петли с местной мадам Кюри все будет хорошо) и забыли растолковать еще четыреста пятьдесят одну нестыковку. И, главное, не показали, пропадает ли последняя Элизабет – ну а эпилог после титров на что? Но главный вопрос остается без ответа – было ли все это на самом деле? Или и крушение Oceanic 815, и история Колумбии – всего лишь сон лабрадора Винсента или предсмертные галлюцинации Букера, утонувшего во время крещения еще в первый раз?
На самом деле, совершенно неважно. Возьмите роман любого уважаемого фантаста и копните чуть глубже инопланетных жуков, тральфамадорцев и путешествий к звездам – Каттнер, Хайнлайн, Азимов, Воннегут, Брэдбери и десятки других писателей отличаются от философов только тем, что не столь занудно и заумно рассуждают о серьезных вещах.
И Абрамс, и Левин делают то же самое: создают интригующую вселенную (пусть и в пределах отдельного острова или города) чуть ли не с единственной целью – показать социум, продемонстрировать отношения героев и заставить им сопереживать.
Даже источники вдохновения одни и те же: пятидесятая серия Lost под названием «A Tale of Two Cities» знакомит нас с реальным бытом жителей, ранее известными как «другие», и, по сути, показывает выживших рейса 815 с точки зрения «местных». Название же эпизода совпадает с заглавием к «Повести о двух городах» Чарльза Диккенса, в которой французские революционеры показаны такими же жестокими деспотами как и те, против кого они сражаются. Vox Populi – практически полная их копия вплоть до красных цветов, разграбленных домов и убитых гражданских. «Как от этого оправится Колумбия?», – вопрошает Элизабет. Скорее всего, никак, ведь в попытках нести добро ты сам становишься всесокрушающим злом.
В этом плане Bioshock почти дословно пересказывает другой сериал Абрамса – Fringe, по удивительному (или нет?) совпадению выходивший с сентября 2008 по январь 2013 – то есть ровно во время разработки Infinite. О схожести свидетельствуют не только разрывы в реальности, параллельные вселенные, гениальные ученые, решающие поиграть в творца, и знаменитые «The boy must live» и «Bring us the girl», но и вполне объяснимые желания Уолтера Бишопа и Захарии Комстока иметь наследника. Увы, ничего хорошего из этого не выходит: и Fringe, и Bioshock Infinite в ярких красках демонстрируют, как необдуманные действия одного человека могут повлечь за собой уничтожение целого мира (альтернативной вселенной и Колумбии соответственно).
При этом и Левин, и Абрамс вполне убедительно показывают, что даже смерть вселенной – ничто по сравнению с горем родителя, который потерял ребенка. Питер и Уолтер, Майкл и Сентябрь, Генриетта и Оливия, Анна и Букер – переменные меняются, константы остаются. Можно сбежать, можно забыть, можно объявить войну всему миру, но в конечном итоге приходится разорвать петлю, принеся себя в жертву. И уж совсем невероятным совпадением кажется то, что в Lost тоже рассуждают о константах, переменных, путешествиях во времени и кровоточащих носах. Жил, живет, будет жить – разница только в восприятии. Спросите “близнецов” Лютесов. Или тральфамадорцев!
«Всегда есть маяк. Всегда есть мужчина. Всегда есть город».
И если Кен Левин практически открытым текстом говорит, что не прочь сделать новый Bioshock, то мы уже знаем, кто должен снять фильм. И тогда скептики, возможно, поймут, за что игры Левина получают десятки.
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора. На то оно и мнение.
Об авторе: Десять лет в гейм-индустрии. Успел поработать переводчиком, редактором, пиарщиком, маркетологом и, как ни странно, журналистом.
__