Интервью с Николасом Кейджем: о «Герое наших снов», мемах и независимом кино

14 марта «Экспонента» выпустит в российский прокат нашумевший хит от студии A24 — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли. В главной роли сияет Николас Кейдж, он играет заурядного преподавателя колледжа Пола Мэтьюса, который прежде ничем не выделялся из толпы, но вдруг начал появляться во снах тысячи людей по всему миру и обрёл популярность. Эта драматичная комедия с оттенками хоррора размышляет на темы культуры отмены и кризиса среднего возраста. «Канобу» удалось побывать на грандиозной встрече журналистов со всего мира с Николасом Кейджем и допросить актёра о его новой роли, мемах, отношениях с отцом и ночных кошмарах.

«Герой наших снов» — одновременно необычный, кринжовый, смешной и пугающий фильм, берущий за живое и заставляющий испытать целый спектр эмоций каждой клеточкой тела. Кажется, что название фильма Dream Scenario («Сценарий мечты») соответствует действительности. Если взглянуть на вашу фильмографию, можно заметить, что это кино даёт вам возможность показать все грани и оттенки вашего таланта, сыграть множество ролей сразу. Что привлекло вас в этом фильме?

Прежде всего зацепило название. В нём сочетаются два моих самых любимых слова — «сон» и «сценарий». Вместе они звучат просто невероятно: Dream Scenario… Должен признать, что после прочтения скрипта, «Герой наших снов» сразу попал в пятёрку лучших драматических партитур, которые мне доводилось читать за 42 года работы в киноиндустрии. Другие четыре — это «Адаптация», «Покидая Лас-Вегас», «Поцелуй вампира» и «Воспитывая Аризону». Я сразу решил, что просто обязан сделать этот фильм, должен быть в нём. Я чувствовал, что у меня достаточно жизненного опыта, чтобы сыграть Пола, хоть я и не выгляжу, и не звучу как он, даже иначе двигаюсь. Нам пришлось создавать образ героя с нуля. Прежде всего нужно было выдержать дистанцию между мной и моим персонажем. Нас с ним безусловно объединяет то, что я, как и он, превратился в мем. Как-то проснулся в 2009 году и совершил глупость — прогуглил, что обо мне пишут. (Смеётся). Наткнулся на мэшап_Nick Cage losing his shit_ — сборник самых драматичных и пиковых моментов моих персонажей без какой-либо оглядки на нарратив, приведший их к этому кризисному состоянию. Я был натурально мемефицирован (memefied). Даже не понимал, что чувствовать на этот счёт. Не знал, что вообще происходит и как это всё остановить, как контролировать. Короче, ничего не мог поделать. А мемы экспоненциально росли, появлялись новые приколы, даже футболки с ними. Ох, я не мог понять, что творится.

А когда я впервые прочёл сценарий «Героя наших снов», то наконец пришло озарение: я могу конвертировать этот опыт, применить его, вложить в своего героя. Он тоже понятия не имеет, что делать с такой славой: люди вдруг начинают видеть с ним сны… Поэтому за созданием моего персонажа стоят мои эмоции.

Я заметил, что в последнее время мне хочется более личных ролей. Я ищу таких персонажей, сквозь которых смогу выразить свой опыт, местами повышая или понижая амплитуду по-настоящему пережитых, моих эмоций. Мне уже не хочется чувствовать на сцене, что я играю, интереснее опираться на реальные впечатления. В фильме есть сцена с видео-извинением, и, знаете, я прочувствовал её как следует. (Смеётся). Именно так я себя ощущал, когда увидел все эти видосы в сети (прим. ред. в этой сцене Пол решает извиниться за своё поведение, но срывается и начинает кричать). Это и зацепило меня. К тому же в фильме мы исследуем сны…, а они полностью меняют физику нарратива. Вспомните японские хорроры, в которых воспроизводится логика сновидения, чувственность сна. Я большой фанат подобного кино, где сновидениям отводится первостепенная роль, поэтому очень хотел поучаствовать в этом проекте, а заодно и передать свои ощущения.

Должно быть, съёмки в «Герое наших снов» стали для вас своего рода терапией? К тому же после восторженных отзывов прессы вы вышли на новый круг популярности и успеха!

Для меня это был катарсис, не иначе, лучшего слова даже и не найти. Настоящая трансформация. Чувствовал облегчение, что наконец-то сделал это! Превратил нечто деструктивное в конструктивное.

Вы играете протагониста, которого сложно назвать мужественным. Таких персонажей в вашей карьере довольно много. Как вы вживаетесь в подобные образы, которые не совпадают с вами в реальной жизни.

Я доверяюсь инстинктам. Читаю сценарий, представляю его в действии, начинаю слышать музыку диалогов, сам создаю мелодию реплик. Уже заранее инстинктивно чувствую, как могу обыграть и сыграть персонажа, провести его через себя и свой бэкграунд. Думаю прежде всего над тем, как создать контакт между вымышленным персонажем и моими настоящими эмоциями.Игра — это же всегда про возвращение к самому себе. Можно, конечно, регулировать количество вкладываемых чувств, но без этой основы не обойтись. Всё же именно реальные переживания актёра и позволяют образовать связь между экраном и аудиторией. Если говорить про мачизм и маскулинность — не знаю, я просто всегда стараюсь заботиться о своих героях, а не судить.

Значит, инстинкты и эмпатия… Ваш отец работал профессором литературы, а в новом фильме вы играете профессора биологии, можете описать, насколько вам интересна эта карьерная стезя? Какой предмет вы бы сами преподавали?

Да, мой отец обожал своих студентов. Он был из тех учителей, которые стараются вдохновить учеников, развивают их воображение, подстёгивают интерес к искусству. Но также я наблюдал, насколько суров академический мир. Вы думаете спорт жесток — нет, жестока академия! Вот, где разворачиваются настоящие состязания! Каждый пытается переплюнуть другого в статусе, в положении внутри университета. Я видел, как отец был фрустрирован системой, но это никогда не отражалось на его отношениях со студентами, они всегда воодушевляли его. Мой герой Пол тоже пытается стать прекрасным профессором, выстроить со студентами связь, и, безусловно, я вкладывал свои наблюдения за отцом в этот образ. А если бы я сам преподавал…

Видите ли, мой путь связан с постоянной учёбой. Я себя воспринимаю как студента, но не как учителя или профессора. Стараюсь смотреть на мир любопытными глазами ученика, учиться тому, чего не знаю. Это можно заметить даже по моей фильмографии. Я вытворял многое на сцене, но прежде выслушал много сомнений в свой адрес, мне говорили, мол: «Ты не похож на героя экшен фильмов!» А я отвечал: «Ну, да, но, может, в процессе я узнаю что-то новое, так почему же не попробовать?» Я всегда испытываю восторг, думая о том, что нового мы можем сделать на экране. Размышляю над тем, как можно вырваться из круга натурализма 70-х или 90-х. Меня больше восхищают фильмы Билли Уайлдера, «Двойная страховка», например. Мне нравится его ритм, музыка. Я стремлюсь привносить в мейнстримное кино настроение и дух старых и очень артистичных фильмов.Мне ближе мыслить абстрактно, мне ближе сюрреализм, интереснее размышлять о форме своего искусства. В общем, преподавать я точно не смогу, я всегда нахожусь в поиске истин.

Как вы относитесь к тому, что социальные сети способны возвысить обычного человека, а потом вдребезги его растоптать?

Знаете, когда пошли мемы обо мне, мне говорили: «Ну, ты сам на это подписался.» Вообще-то, нет! Когда я решил стать актёром кино, я вдохновлялся актёрами 40-х и 50-х. В их времена, очевидно, не было людей со смартфонами, не было Интернета. Вот и я не подписывался на это. Так уж случилось. Вспоминаю чудесного автора комиксов Аллана Мура, про него ещё есть потрясающая документалка «Земля фантазии Алана Мура», в которой он буквально как Нострадамус предсказал, что в один год информация будет распространяться так быстро, что мы все превратимся в пар. Не знаю, что это значит, но замечаю, как поток информации ускоряется по экспоненте и забирается в наше бессознательное. Технологии завоёвывают коллективное бессознательное, а от него себя не отделить.

Ваш герой — интеллектуал, испытывающий трудности с социумом. При погружении в образ вы опирались на примеры реальных людей или вымышленных персонажей с подобной судьбой?

Люди искусства и думающие люди порой становятся изгоями. Они не могут вписаться в социальные нормы, не соответствуют нормам поведения. У них столько всего на уме, они о многом думают иначе, неконвенциально. Иногда их принимают, иногда, наоборот, — отвергают. Мой отец балансировал между двумя этими гранями, с одной стороны, он был любим, его мысли могли с упоением слушать, но в конечном счёте многие от него отвернулись.

Вы всегда создаёте своим персонажам особенные голоса, что можно заметить в «Поцелуе вампира». В «Герое наших снов» вы также говорите не типичным для себя голосом, как вы работали над звучанием Пола Мэтьюса?

Когда я начинал карьеру, я не думал, что обладаю хорошим голосом. Казалось, что он у меня слабый и невдохновляющий. А все мои персонажи, напротив, имеют сильные и характерные голоса. Допустим, актёры вроде Хамфри Богарта работают именно голосом, звук их речи воздействует на зрителя даже сильнее, чем их визуальный перформанс. Я долго пытался создать собственный сценический голос, сделать его уникальным, отличающимся от голоса обыкновенного Ника Кейджа. В «Поцелуе вампира» я пародировал своего отца, у него был среднеатлантический акцент. Я постоянно спрашивал его: «Пап, зачем ты так разговариваешь, ты же не британец?» А он отвечал: «Я преподаю литературу и хочу, чтобы голос отражал мою деятельность.»

Играя Пола Мэтьюса, я пытался изменить свой привычный облик, чтобы люди не думали обо мне, а думали только о герое. Нужно было полностью раствориться в нём. Я начал экспериментировать. Пытался сделать голос более высоким, звучание более аккуратным, скромным, думал, что раз уж мы меняем меня внешне, значит, нужно изменить и моё звучание. Так зрители смогли бы потерять самих себя в этом персонаже, а главное — потерять меня.

Ваш перформанс в «Герое наших снов» напоминает других ваших необычных персонажей, например, Чарли и Дональда Кауфманов из «Адаптации»…

Интересно, что вы вспомнили про «Адаптацию», потому что наш режиссёр Кристофер Боргли обожает этот фильм, даже хотел перенести тональность и интонацию картины Спайка Джонса и Чарли Кауфмана в своё кино. При этом он не писал роль Пола под меня, в фильм пробовалось много других актёров. А меня привели к этой роли мой жизненный опыт и желание подружиться со сложившейся ситуацией в карьере. Я старался привнести свои личные фрустрацию, смущение, эмоции, которые испытал из-за всей этой истории с мемами.

Все эти видео и мемы сделали вашу насыщенную и долгую фильмографию доступной для молодой аудитории. Благодаря мемам вы увековечили себя, а у молодёжи появился доступ к вашим фильмам. Теперь вы популярны среди людей разных возрастов, разве не круто?

Да, это как раз про «подружиться с ситуацией». Я думал об этом, и знаете что? Те, кто рос на моих фильмах, теперь хотят делать со мной кино! Люди, с которыми я работал на протяжении 40 лет уже всего меня знают и ничего не ждут, а молодые таланты смотрят мэшапы со мной и мои фильмы, восторженно замечают мой потенциал, понимают, как использовать моё актёрское дарование, и решают сделать со мной проект. И я всегда рад этому, и всегда всецело доверяю их видению. Пускай новое поколение режиссёров вдвое моложе меня, но они лучше знают, что делают, поэтому я сразу передаю им «пульт» от своего управления.

А как это, работать с Кристоффером Боргли?

Может прозвучать глупо, но это воплощение мечты в жизнь. Снимать «Героя наших снов» с Кристофером было невероятно. Я видел его короткометражку — Eer (2021), тогда мне показалось, что он просто прекрасен и как режиссёр, и как актёр. Потом я посмотрел «Тошнит от себя» (2022) и заметил, что у Кристоффера есть своё свежее и необычное видение, он очень самобытен. В целом, я долгое время наблюдал за развитием норвежского кинематографа, там реально что-то необычное происходит. Норвежцы всерьёз относятся к кино и поощряют студентов кинематографических университетов. Выделяют гранты, деньги, чтобы у тех был доступ к камерам, компьютерам для работы над сценариями. Кристоффер прошёл эту школу. Он очень уверен в своём видении и своих историях, а это большая редкость. Было бы глупо отказываться от возможности поработать с ним и от шанса вместе скульптурировать фильм, чтобы его сновидение обрело жизнь.

Вы часто сотрудничали с режиссёрами-сюрреалистами, — Дэвидом Линчем, Спайком Джонсом — как вы воспринимаете выражение «кино — это сон»?

Все фильмы — сновидения. (Смеётся). Они обладают качествами сна, вы ложитесь спать, с вами что-то происходит, например, няня бегает по дому и кастует заклинания, а вы от неё удираете. Утром просыпаетесь и возникает желание снять об этом фильм! Всё потому, что кино и сны делят общее ДНК, они состоят из серии мыслительных экспрессий или сбоев в нормальном процессе мышления.

А вы запоминаете свои сны? Верите, что в них есть скрытый смысл?

Фантазёр внутри меня говорит: «да, сны имеют скрытый смысл», но учёный во мне отвергает эту идею. Мне нравится магия снов, и мне всегда что-то снится. Даже если я вижу кошмары, я стараюсь смотреть на любой сон как нечто утилитарное, учусь использовать сны как инструмент. Сновидения — это настоящий дар. Допустим, мне снится авиакрушение, такое натуралистичное и страшное. И вот я просыпаюсь и думаю, а что это мне даёт, чему мой сон пытается научить? Например, оно учит меня сочувствию к тем, кто действительно пережил этот опыт. Это даёт мне чувство единения с сообществом. Пока вы спите и видите кошмары, ваши сны для кого-то могут быть явью. Это обучает эмпатии. Другой раз мне нужно подготовиться к съёмкам и я порой доверяю процесс своим сновидениям.

Пол — это антитеза героя, которого обычно ожидаешь увидеть во сне. Он же ничего не делает! Расскажите, в чём тогда функция его бездеятельных проявлений в чужих кошмарах?

Интересно, как он эгоистично разочаровывается тем, что в чужих снах он просто пассивно стоит и наблюдает. Он без дела бродит по снам незнакомцев, не привносит никакой динамики и смысла. Но, когда он начинает появляться в кошмарах, всё меняется. Он уже не просто профессор, а угрожающий чувак из сна.

Мы не знали, как снять жуткую сцену, в которой Пол снится его дочери. Я предложил вылезти из шкафа и начать маршировать. Это же просто жесть! По задумке сон должен был до чёртиков напугать героиню, хотя в нём не должно было происходить ничего особенного. Мы решили сосредоточить ужас в странном сочетании действий. Я придумал, что нужно маршировать, а Кристоффер предложил делать это с широкой улыбкой — вот, кстати, и пример нашей совместной работы над каждой сцены.

А что «Герой наших снов» говорит о культуре отмены?

Знаете, эта тема вообще не пришла ко мне в голову, когда я прочёл сценарий и согласился на роль. Меня больше заинтересовал анализ переживания славы. Для меня этот фильм больше говорит о коллективном бессознательном, о том, что технологии очень быстро соединяют мысли разных людей. Но я верю, что аудитория всегда права, пусть я лично не заметил в фильме рассуждения о культуре отмены, зрители всё равно никогда не ошибаются.

А если бы у вас была возможность поселить в своих снах одного человека на один год, кем бы он был?

Вау! (Смеётся). Не знаю, с кем бы я хотел провести целый год, кроме своей жены и детей. Думаю, в своих снах я бы хотел видеть людей, которых люблю, с которыми хочу проводить время наяву.

Юмор и саспенс — лучшая комбинация. Вы часто используете два этих состояния, но какая кинематографическая комбинация эмоций нравится вам больше всего?

Студия A24 уже сформировала свой неповторимый стиль. Кто бы ни снимал их фильмы, они всегда встают в общий стилистический ряд. Пускай «Герой наших снов» — первый ваш проект, спродюсированный A24, быть может, у вас есть парочка любимчиков из их репертуара?

Ох, всё, что они делают, — это магия. Именно поэтому я всегда возвращаюсь к независимому кинематографу, именно здесь всегда живёт оригинальность. Там, где слишком много денег на кону, слишком много людей «на кухне», когда нужно обязательно сорвать кассу, — и шагу не ступишь. В инди-кино больше воздуха, свободы, больше возможностей пообщаться с режиссёром напрямую. Здесь сохранена новизна и свежесть, искры вовсю летают. Да, это каждый раз риск, но сами условия съёмок независимого кино продуцируют креативность, здесь всегда создаются новые и необычные истории. И, безусловно, в A24 прекрасно работают со своим материалом, они идут на риски, они дают шансы таким сценариям и концепциям, к которым в больших студиях не уделили бы и дня.

Независимое кино сформировало меня и мою фильмографию. «Поцелуй с вампиром», «Без лица»… Я воспринимал «Поцелуй вампира» как лабораторию для своих экспериментов. Я пытался воспроизвести энергию немецкого экспрессионизма, соотнести современного персонажа с этой олдскульной эстетикой немого кино. В этом фильме мой герой сходит с ума, и мой эксперимент удачно вписался в траекторию его истории и в контекст сумасшедшей современности, это сделало поведение персонажа интересным для публики и в чём-то актуальным.

Есть много причин, почему наш современник может сойти с ума, и в таких историях нужно сохранять абстрактное мышление, погружаться в сюрреальное. «Поцелуй вампира», к слову, как раз и стал мемом! Когда я получил роль в «Без лица», то решил попробовать тот же метод. Тогда у меня уже была уверенность в том, что я делаю. Хотя на съёмках меня всё время просили сбавить обороты, а я лишь отвечал, что сам знаю, как устроены безумцы, знаю, как они себя ведут, знаю, что это сработает. Взаимосвязь большого студийного кино и независимого в том, что каждый даёт вам большой опыт, но именно независимое кино предстаёт этакой артистической лабораторией, дарующей возможность поэкспериментировать.